К Марии Хахониной Ценность состояла именно в мебели. Два мягких кресла на резных ножках. Выцветший бархат и плюш внутри. Огромное зеркало в оправе из дуба. Дереву будто подарили еще один шанс на жизнь. И после его первой смерти из останков вырезали цветы. Чьи-то руки прилежно и с чувством вытачивали красоту. Делали ее послушной и практически ручной. Пионы или розы распускались на глазах, убеждая мастера в безупречности его таланта. Когда я рассматривала цветы, мне хотелось смеяться. Не потому что было смешно. Жизнь сначала. Она вызывала неподдельное чувство радости и восторга. Никто не мешал наслаждаться эмоциями. Потому звонкий и вместе с тем мелодичный голосок нежно разливался по всему особняку. Семейное гнездо – так когда-то было принято называть загородные дома. По нему величаво ходят дяди и тети высотой до небес. Путаешься под ногами и хохочешь, когда сердятся на твою детскую неусидчивость. Бежишь навстречу бабушке в переднике и, врезаешься в нее, рассыпаясь на лучи улыбок. Лопочешь слова неразборчиво и быстро. А она слушает и слушает и, конечно, в ответ улыбается. Живая и, как тебе кажется в твои 5, до бесконечности мудрая.