неслышно льётся с изгиба сна размытым светом в прищур невольный и, робкой кистью едва-едва коснувшись сердца, уходит
в полдень,
в жару густую, в дрожащий гул, где время тлеет под солнцем млечным, где видишь словно не наяву, но помнишь ясно, покуда
вечер
с улыбкой снимет кольцо сует, расставит точки и многоточья и, ветром в листьях прошелестев, вдруг обернётся бездонной
ночью,
соединённой как будто швом рекой небесной в одно премудро, чьи волны смоют прозрачным сном с души скрижалей чернила…
Когда в жестяной коробке вместо туго скрученных высушенных чайных листков в угол ссыпается порошок невзрачного цвета, снова вспоминаешь о том, что так и не сделал, не сказал тебе то, что, наверное, изменило бы весь этот мир, глотающий за неимением ничего другого эту разбавленную улыбками тишину, словно выброшенная на берег рыба.
Но, немного помявшись, выходишь из дома за новой порцией тёплого, уютного счастья, в котором, как это ни странно, и слова, и безмолвие лишены всякого смысла, в котором достаточно только знать, что ты