Столбы увешаны номерами больниц, Стены раскрашены номерами барыг... "Ты проиграешь этот бой, сынок, остановись!" - Твердил какой-то заговорённый старик.
Эхо разносило голоса по этажам и кашель, Где каждый пластмассовому кланялся кумиру, И дым не сигаретный проникал в квартиры, Где прятали детей от этих глаз убитых, страшных.
Соседи знали всех по именам в дыму стоявших, Их темные делишки, из стен торчали ушки. Наивные! спасали чад в песочницах, в игрушках, Но их детишек стерегли бетонные ловушки.
И слишком рано вела на грань слепая длань. Улица нянчила и собирала дань. И доставали деньги, если надо из карманов Отцов, из рук дураков, из касс ломбардов.
Лукавые манеры, аферы с компаньоном. «Давай швырнём его сейчас, а там прорвёмся, чё нам…» Деньги в деле, остальное детали. На ледяных ступеньках часы замирали.
От закона, по пустырям и каньонам Поход в обход полицейских кордонов. Где каждый шорох мнится погоней по следу, Последний нерв усталый стонет в проклятьях.
Лишь бы явью не стал этот кошмар в браслетах. Лишь бы никто не заставил стать предателем. И лишь когда захлопнется броня двери железной, Тяжёлый выдох эхом разлетится по подъезду.
Но груз тяжёлый не оставит надолго. Стояли между этажей с поникшими главами, И каждый силился собрать себя по осколками, А корни уходили все глубже в память
Вереницей дней, потерянных где-то в дурмане, Цепью неоправданных событий, все как в тумане. Так превращалось в плен минутное веселье. Так закрывался свет, и открывалось подземелье
В предчувствии смутном, куда тропа велась. Но ускользала ниточка из сонных рук, смеясь. Всё, что было идеалом, растопталось в грязь. Разрывалась связь и уже не срослась...
Страх сводил с ума во тьме полночной. «Вот-вот, уже сейчас... в этот раз умру точно…» Сознание глумилось над огнем надежд бесплодных. Хотелось выхода, но рисовалась безысходность.
И сердце сотрясало тело редкими толчками. Но то минутное веселье заполняло память. Эта блажь, эта страсть никогда не остынет. Этот цепкий мираж уже не покинет…
Сидели в братском тоне на холодном бетоне. И юноша гостил, один таких же из сотен. Из переулков глухих, из тёмных подворотен. Восьмую за день дозу ровнял на телефоне.
Почти конченый, бледный со зрачками зёрнами, В судорогах лёгких, и голосом нетвёрдым Говорил: «эта дрянь окружала с детства, Перед глазами, просто было не куда деться.
Надо валить, а то конец тут, но куда? Родная местность. Где летал, там и крест мне. Вот говорят, что песенка моя давно спета. Да я бросаю, просто никому не заметно!»
Герой своей судьбы, актёр нередкого сюжета. Талант из подвалов, был он уличным поэтом. И посмеётся простодушно над собой же тут же, Как подбирали его мёртвым в камышах и в лужах.
Что мне за дело до него? Зачем всё это трогать? Мы братья все до одного, тут боли тоже много. И все правы слева под рёбрами. Кто не искал свободы в это время доброе?
Правда моя вместе с ними сутулится. И я в безразличии пьяный бреду по улице. Замкнутый круг, связанный в узел, И вид этой жизни глазами потухшими сузился.
Пряча кровавость стеклянных глаз понуренных, И я в безразличии вяло плетусь обкуренный Вблизи от тех, так и нашедших брода в болоте, Там где цветы и соль - это наркотик.
Внук спросил у бабушки: «Как мне жить?!» Бабушка ответила: «Тебе ничего не поможет…» И в чистый четверг с неба выльется дождь, Нас оплакать, если омыть невозможно.