Приехал. Из Санкт-Петербурга. Учить. Настоящей поэзии - дремучих крестьян. Думал годика два или три пожить, Но плацкарт покупал, когда был немного пьян.
Приехал. Будто в чужую страну. С чемоданом, набитым от и до. Он очень любил Серебряную Весну, Но уважал и Золотое Дно.
Приехал. И сразу, с вокзала - давай: - Вот, ты, - говорит, - Маяковского чтишь? Старик (То был старик. Алтай.) - Ась, - отвечал ему, - чо гришь?..
- Я говорю, Маяковского любишь, читал? Про флейту, хотя б, из водосточных труб? Старик же сурово ему отвечал: - Хочешь, продам, вот, тебе, тулуп.
И про валенки ему толковал старик: - Дескать, сильный мороз у нас - только держись! А он: "Маяковский любил Лилю Брик!" Тут старик забубнил: "Слыхал, кажись...
Но экая новость - бабу любить! Я слыхал, в столицах у вас, там, того... Нынче в жилу - и'наче жить. Так што, может, оно ничего,
Што в бабу влюбился - за новость сойдёт... Слышь-ка, паря, смотрю - ты замёрз... Ты морду снегом потри - отойдёт, На, тулупчик, надень на свой фильдепёрс..."
Но парень махнул лишь рукой, и прочь, На вокзал, побежал, греться в буфет. И в эту же самую холодную ночь До Санкт-Петербурга купил билет.
А старик бормотал: "Я Лильку-то знал, Видная баба - што уж сказать. И Володимир у ей бывал Кажную ночь, почитай, лез в кровать.
А што же до флейты - так то ж для красна' Выдумал стих, докуль не проспался... Наши тут, тоже много спьяна' Чего натворят... Ты бы, паря, остался -
Еще б и не то услыхал-увидал..." - Тулупы сворачивая в вязанку, Долго старик еще вспоминал Столишную жисть-серебрянку.