Дожил до двадцати пяти, точнее даже дОжил. Одолжил у судьбы времени до рожек да ножек. Когда-то отражению позавидовал бы и Роршах. Боже, спасибо тебе, ты лез за меня из кожи.
Наматывали цепи на разбитые руки, Между делом умно споря, всё же Рю или Харуки. Кого-то мама с папой тихо брали на поруки, А кого-то за пороки не пускали даже на порог, и
Дети отправлялись в поход за грибами, Что на рынках продают недорого в Амстердаме. В последний путь за правдой, о которой по ТВ молчат. Дети думали, что там их личный рай, но там ад.
Мозга хватало лишь на «я томат», Уже вонью не казался яда аромат. Я там тоже дошёл до края, но Господь уберёг, В канун Дня рождения остановив прыжок.
Для меня декабрь, видимо, как жизнь, необходим, У кого-то он лютый, но у меня родимый, Как пятно на темечке, когда было видимо, Так давно, летит времечко. Четвертак? Удивительно.
Нигилизм и ницшеанство — хоть и старый стафф, Всё же в тренде лаять псом, суперстаром став. Эти мысли забивали и кружили мозг, Пока мы забивали, не получив отцовских розг.
В цветочном скоро не стало ни гвоздик, ни роз, Ведь все покупали по две, но по плечу мороз. Не, ну а чё нам? Мы отряд обречённых! Вдруг OD перчёный — ну зато ты кот учёный, и
Дети отправлялись в поход за границу Жизни и смерти к лафонтеновой Львице. Но плакал их Царь, уж Он-то знал точно, Какой именно билет купили дети себе заочно.
Я тоже бежал, давил на газ осиных жал и Соскальзывал вниз, будто нога со скалы — Ненависть к своей душе. Какой этаж повыше? Голос в голове, но не мой: «Стой, ты не один уже...»
Для меня декабрь, видимо, как жизнь, необходим, У кого-то он лютый, но у меня родимый, Как пятно на темечке, когда было видимо, Так давно, летит времечко. Четвертак? Удивительно.