ты, вот, знаешь, там вечно где-то остаешься не холодом на коленях, вечером тяжело отсылать сообщения да и меньше пакеты. я обесцветил эмоции временем они превратились в ветер, который в метро когда приходит твоя электричка, я нажимаю на "стоп" сколько их тысяч черных и мелких мне вряд ли все сосчитать лето лепит дорогу где-то там, где не пройдет мой февраль я перед весной, после осени... опускаются плавно листы на воде когда просишь в гости меня - жди день я приеду на следующий, чтобы быть не в планах чистою самою выкину фразу, скорчу лица выражение не актерское мне не плохо живется, только без спазмов сердце кровью налитое, на бумагу слепо положено ты вот как в руке поместилась Мне мало имени и чувства через пунктиры вышло так, что когда ты спать ложилась я просыпался пустым без псевдонима просто Никитой хоть ходи за тобой, а все равно не догонишь до дрожи, до крошек любить можно ведь это агония двух сердец брошенных не в то время, чтобы дать свет тем кому нужно гореть мимо. все мимо и я не он и ты не ты так сложилось, что забыть это не получилось просто тянутся дни и жди не жди всё равно наедине не один не надо речи про коконы так сложно все скомкано острым конусом на языке хочется сказать что-то особенное а получается бред про любовь это действительно мило в ноль ноль и только дальше новое солнце и тысячи милых стихов перебои тусклых ламп в вагонах метро и моя агония. но бит не бинт, извини, и все равно больно укладывается вечер на тонкие плечи улицы, истерика фар, и слова, словно вырванные наспех листы, летят и летят по ветру из красивого рта, да вот только, ты только, подожди, стой же, выслушай, но ты снова по барам, один, а вокруг все такие счастливые, парами, бёдрами, граммами, травой и драмом, перебоями тусклых ламп, все достало, транскрипция транса и руки поранены об холодные ребра ванны, никого не осталось, кто бы понял, поднял, да просто напоил и обнял, увез подальше от мраморного города, неизумрудного питера, где так трудно быть мне железной, взвинченное утро без крепкого кофе, и пальцы разучились уже в такт с твоими, и в каждом имени, в каждой странице невыносимое, прижимаюсь к чужой рубашке, но каждую ночь вспоминаю квартиру на окраине купчино, где было так страшно даже просто разойтись на пять минут в комнату и на кухню, где вместе готовили первый ужин, и мир берегли ото всех свой, и было хорошо так, без этих текстов, стихов распоротых на аорте, так и было, так и любили - нежно, тихо, чтобы никто не слышал, кроме нас двоих. но раздавлены в хлам запястья, и точки почему-то в начале, без голода горя,не трогай меня, не трогай, не кричала, не била, кусала лишь губы красивые свои тихо, причины, причалы длинные. но вечер ложится ровно, и тлеет телефон молчанием,словно захлебнувшийся, позвоночники, каблуки, дороги разбитые, перерезанное в горле "ты", в центре пусто, дворцовка тихая, как вода, передайте связным, что больше нет связи, нет связок, нетуда. бессмысленно узелки на память и что-то менять, говорю о тебе пунктирами, предлогами, суффиксами бессильными, минивэны вен сталкиваются в одну огромную катастрофу, во мне не остается ни одного живого чувства, боль двух лет укладывается в одну строфу, перебои, ты слышишь, как я загибаюсь тут со своими стихами, с кем-то еще в чужой рубашке, загибаюсь под музыку нашего, а ты по барам с руками под платьем чьим-то, цветным, узким,и на этих руках не затянулись наши царапины, она спит рядом, а ты нет, грустно около батареи, куришь, и голубые глаза ее в память впиваются и можно меня не помнить уже, но я знаю, не будет хуже. и умираю где-то в сердечной мышце, затихаю музыкой из машин, в толпах и тысячах твоих милых девочек, в улыбке всех встречающих и невстреченных, минуты на мьюте, я устала и стала последними дрожащими переходами не трогай меня, не трогай, не трогай меня, не трогай. не о любви сказка - о нулевом балансе,о невыносимости двух п