Трущобный двор. Фигура на углу. Мерещится, что это Достоевский. И желтый свет в окне без занавески Горит, но не рассеивает мглу. Гранитным громом грянуло с небес! В трущобный двор ворвался ветер резкий, И видел я, как вздрогнул Достоевский, Как тяжело ссутулился, исчез...
Не может быть, чтоб это был не он! Как без него представить эти тени, И желтый свет, и грязные ступени, И гром, и стены с четырех сторон!
Я продолжаю верить в этот бред. Когда в свое притонное жилище По коридору в страшной темнотище, Отдав поклон, ведет меня поэт...
Куда меня, беднягу, занесло? Таких картин вы сроду не видали. Такие сны над вами не витали, И да минует вас такое зло!
...Поэт, как волк, напьется натощак. И неподвижно, словно на портрете, Все тяжелей сидит на табурете, И все молчит, не двигаясь никак.
А перед ним, кому-то подражая И суетясь, как все по городам, Сидит и курит женщина чужая... - Ах, почему вы курите, мадам? Он говорит, что все уходит прочь И всякий путь оплакивает ветер, Что странный бред, похожий на медведя, Его опять преследовал всю ночь, Он говорит, что мы одних кровей, И на меня указывает пальцем, А мне неловко выглядеть страдальцем И я смеюсь, чтоб выглядеть живей. И думал я: "Какой же ты поэт, Когда среди бессмысленного пира Звучит все реже гаснущая лира, И странный шум ей слышится в ответ?.." Но все они опутаны всерьез Какой-то общей нервною системой: Случайный крик, раздавшись над богемой, Доводит всех до крика и до слез! И все торчит. В дверях торчит сосед, Торчат за ним разбуженные тетки, Торчат слова, Торчит бутылка водки, Торчит в окне бессмысленный рассвет! Опять стекло оконное в дожде, Опять туманом тянет и ознобом... Когда толпа потянется за гробом, Ведь кто-то скажет: "Он сгорел ... в труде."