Хула великого мыслителя угоднее Богу, чем корыстная молитва пошляка. (Ренан)
В палаццо и храмах таятся, Мерцая, полотна и фрески. Зажгла их рука итальянца И скрылась в их царственном блеске... Даль в дымке, одежды цветущи, Фигуры ясны, но не резки.
На ликах огня и покоя Слиянием - кто не пленится! И все же (строка за строкою) Всегда (за страницей страница) Я Питера Брейгеля буду Злосчастная ученица.
Ах, лучше бы мне увязаться Вослед за классическим Римом! Не так-то легко и солидно Брести по пятам уязвимым, Ранимым... За Брейгелем-старшим, За Брейгелем неумолимым.
Прозренья его беспощадны, Сужденья его непреложны. Его дураки безупречны, Его богомольны - безбожны, Его отношения с вечной Бессмертной Гармонией - сложны.
Его плясуны к небосводу Пудовую ногу бросают, Как камень из катапульты... Старухи его потрясают Лица выражением тыльным На пиршестве жизни обильном.
...Однажды за ветками вязов, Меж сонных на солнышке хижин, Увидел он пир деревенский. И понял, что пир - неподвижен. И только, пожалуй, бутыли На этом пиру не застыли.
Увидел детину-танцора. И красками в памяти выжглось, Что фортелей в танце - изрядно, Но главное в нем - неподвижность. А с публикой тоже неладно, И главное в ней - неподвижность.
Молчанье росло, невзирая На стук деревянных бареток. Был танец такой деревянный - Как пляска хмельных табуреток! И ста языков зеплетанье... И все это - разве не тайна?
И молния быстрой догадки, Что некий мясник мимолетен, Как перышко, как сновиденье! Хотя предостаточно плотен, И нет на лице трепетанья.
Не странность ли это? Не тайна?! Сплошной, носовой, анонимный И ханжеский гомон волынок Зудел, обволакивал танец Волной звуковых паутинок... Но странным молчанием тянет От гульбищ на этих картинах.
И слышу: как музыка листьев - (Тишайшая!) - голос пронесся: "Те фортели были недвижны Задолго до их переноса На Брейгелевы полотна! То, плотное - было бесплотно!..
_____
Симпатией приятной К художнику влеком, Хохочущий Заказчик Бряцает кошельком.
Он ехал из Брабанта, - Звенели стремена, Позвякивали шпоры, Как звякает казна.
Звенела вся лошадка: Ступив на поворот, Копилочною щелью Ощеривала рот.
Он ехал из Брабанта, - Пунцовый от вина... И нес весенний ветер С деревьев семена...
... Он смотрит на картину. Он пятится назад. Он бьет себя по ляжкам (И ляжки вдруг звенят).
Он мастера находит, В простой беседе с ним, То Брейгелем Мужицким, То Брейгелем Смешным...
______
Воистину, зрелища явны: Кто стал бы скрывать показное? На публике зрелища зреют, Как рожь под ударами зноя.
Тем более дорого стоит, Кто тайное в явном откроет.
О, каверзный Брейгель! Простейшие пьянки и пляски, Как жуткую тайну, открыл он. Как заговор, предал огласке. И взгляд уловил моментально, Что это действительно - тайна.
Не тайна - пещеры драконов И пропасти черной Гекаты. Таинственен подслеповатый, Приплюснутый, тусклый, бессвязный, Создания перл компромиссный, Творенья венец безобразный.
Таинственно все, что ничтожно. Таинственно, невероятно! Понятьем объять невозможно. И, значит, оно необъятно! Великое измеримо. Ничтожное необъятно!
Бессмертие вовсе не странно, Но смерть изумляет, ей-Богу! ... Прогнать ее тщась, неустанно Названивал Брейгель тревогу: Веревки на всех колокольнях, Звоня, оборвал понемногу...
Как блики на пряжках башмачных, Как срезки мертвецкой фланели, Как сыр, - у натурщиков жутких Створоженно бельма тускнели, В последней картине "Слепые", Застыв на последнем пределе.
С тех пор, подвернувшись попутно, "Слепых" принимает канава: Извечно