Мы встретились спустя полгода, На том же месте, в тот же час. И я узнал твои глаза и голос, И волосы, и лёгкую походку. \"Ну, здравствуй, здравствуй, милый мой ребёнок... \". Мы шли по жёлтому Тверскому И ты уверенно взяла меня под руку. \"Я не должна сегодня возвращаться рано\". Свернули на Калининский, к Арбату. Купив коктейль клубничный около метро Добрались до Серебряного Бора. Перебираю в памяти находки за этот день: Подъезд номер четыре, мост \"для двоих\" Над Яузой... А это было в доме, куда проникли, Через мансардный, тайный ход. Шумели голуби за крохотным окном; Негреющие трубы отопления, Непредсказуемость и полумрак. Романтика! А в глубине пасхальной ночи, На дне её, я вздрогнул и очнулся. Ты уложила мне свой мягкий плащ Под голову. И всё же отогрелись и шутили О нашем добровольном бесприютстве. И ты сказала: - Можешь всё со мною делать, но всё теперь зависит от тебя, поскольку я ждала тебя так долго. Настала Пасха. И опять бродили, И возвращались к улочкам закрытым, Да-да, дворам, закрытым на замки! Мы обходили стороной конторы И никого не повстречали, только Мурлыка кот за нами увязался. - Надеется, что кто-нибудь покормит, - шепнула ты и позвала его. Опять, опять, во тьме и тишине, Дорогу показал маяк небесный. Мы двигались на звон колоколов. В конце концов, едва успели к храму Приблизиться, - умолкли звоны. Из церкви, не спеша – встречать рассвет. Прекрасная усталость Нас опьянила, сон совсем прошёл. На Ленинградском, в зале ожиданья Настроили великолепных планов, Которые когда-то станут явью. Ты вспоминала о своём романе, О синем камне. Женечка, родная! Хрустальный гроб, как, всё же, это грустно. Ведь где бы ни была ты, я приеду, И разыщу, и нежно поцелую. И ты проснёшься, всё опять случится, Но только в новом, самом тёплом свете. И вот, последний день. На Патриарших Японских уточек коричневый окрас На солнце золотится. Все гуляют. А через улочку – кафе \"У Маргариты\". Когда вошли, внимательный хозяин Стал предлагать остаться ненадолго. - У нас банкет сегодня, извините. Но до семи – пожалуйста! А в зале на стене – \"Марго в полёте\" От поклонника романа, Фаянсовые светлые фигурки, И книги пыльные, и голова. Не Берлиоза, нет, - Ульянов-Ленин. Заказывали красное вино, Испытывая двойственное чувство, Поскольку будем скоро расставаться. Ни ты, ни я и думать не могли Об этом, гнали мысли. - Ну, до свидания, хозяин \"Маргариты\".- - Ах, приходите завтра, непременно! – - Но мы живём во Франции, и завтра уезжаем. А сами из Милана. – ты отвечала, и потом смеялась над этакой забавной оговоркой. ...Увидел я, где ты училась пению. Прошли у памятника на Тверском – Есенин. И я услышал, как творили формы, С кого лепили, как всё это было. И вышли на Арбат, где начинался Наш первый день. И только перед самым расставаньем Я подарил тебе стихотворенье.
Время не кончилось – остановилось. Это внезапный порыв одиночеств. Высшая мера и высшая милость, Райские кущи, белые ночи. Жгучие очи, и сумерки, сумерки. Память как будто осталась за кадром. Помощи? Все до единого - умерли, Прямо во сне, между раем и адом. Что тебе снилось? Конечно, я знаю. Страшно поверить и страшно запомнить О приближении к самому краю И о шагах в неминуемый омут. Сердце болит, но не может расстаться С чувством, рассудочно прячась за веру. \"Лучше бы нам никогда не встречаться\". Только теперь я себе не поверю. Маленький мальчик с чужими глазами, Бьётся в истерике, хочет согреться. И повторяет: Бог с нами, Бог с нами!.. Как заклинание света и сердца. Где она – вера? И что она всуе, Если кругом кабала и опала? Наши дыхания в поцелуе – Недокасания, недоначала. Мне всё равно, где ты выберешь место Нашего дома, я буду с тобою. Только тебе это точно известно, Только с тобой я чего-нибудь стою. \"Времени нет. Только столбики, вёрсты... \". 1996