По снежной дороге, почти не дыша, минуя рвы и овраги, спешила душа. Из Мельбурна в Кёльн, из Кёльна в Брюссель, похожа на цель или мишень. Ядом ягод и трав невидимка-игла, наше иго и бремя, утоляла тела. Сочиняла узлы, огибала углы, растворялась в крови и сжигала дотла. Какая разница "с кем", какая разница "где", если вместе в постели и вместе в беде. Живую ткань кроила словно золотое руно и словно красным вином на веретено... На снежной дороге свои оставлять имена. Укололась и забылась, и не нужно спешить. Невозможно представить как хочется жить. Стелили мягче, чем пух, сулили шёлк и парчу, а потом сложили руки и задули свечу. Раскаявший свет на растаявший след уводит оттуда, где выбора нет, возвращает во сне и наяву из Петербурга в Москву... Он шёл ей навстречу на Чёрной тропе, А небо сильнее тянуло к себе. Над ним смеялись, как над жертвой для потех и битья. Он повторял: значит, это тоже воля Твоя. И на снежной дороге свои оставлял имена. Высоко и легко, далеко-далеко, и Никольский, и Кёльнский собор. Крылья и купола, гром и колокола, Сталь и Роза, героин и кагор. Они встретились там, где всегда хорошо и никто не молчит за спиной. И опять Крёстный ход и Солнце взошло, и похоже, он снова живой.