Телеграфист в окно созерцает предмет любви. На подоконнике - мёртвые мухи лапками вверх, И ветер воду в канаве тёмной слегка рябит, И звуки вечера относит к Большой Неве.
Закат пылает, как инфлюэнца в голодный год, Закат пылает, как металл в плавильных печах, И на ступеньках, клубком свернувшись, пушистый кот Мурлычет, греясь напоследок в его лучах.
Сестра разучивает гаммы, терзая слух, Папаша, выпив графин казённой, хулит прогресс, И угреватые подростки из ремеслух На чердаках гоняют в сику на интерес.
Она проходит здесь каждый вечер, всегда одна, Она проходит здесь каждый вечер, не глянув ввысь, Или чуть ниже, где из распахнутого окна Печально смотрит в неё влюблённый телеграфист.
Хозяин запер двери лавки и укатил. Кухарка семечки грызёт, шелухой соря. Народовольцы конспиративно идут в трактир: Готов подкоп, снаряжён фугас, и долой царя!
Она проносится сквозь время, как вешний вихрь, И только небо в конских яблоках облаков, Да мат извозчиков, да трели городовых Её на время вырывают из тьмы веков.
Земля застыла в центре мира. Коперник врал. Маркони шлёт Попову сигналы: \"Событий нет. Карл Маркс украл у Клары Цеткин её коралл, Украла Клара Цеткин у Карла Маркса кларнет.\"
Телеграфист сидит один, на крюк запершись. Ему не справить к зиме пальто и тёплых кальсон. Она прекрасна, она проходит, как дура-жизнь, Она проходит, она прекрасна, как детский сон.
Закат разлился над островами, как сладкий морс, В его сиропе тонет Солнце, как мягкий плод, И ветер тянет вонь с помоек на Гельсингфорс, И неподвижен, застыл на рейдах Балтийский флот.
В саду качели летают с визгом то вверх, то вниз, И от бессмысленности жизни приют найдя, В петле качается влюблённый телеграфист. И тёмной стайкой живые мухи над ним гудят.