Дед Вирон, начальник свалки, то есть сторож, ну, не суть, бог парилки и рыбалки, не дурак вина хлебнуть, словом, дед, каких немало, красноносых лысунов, – не однажды он, бывало, привечал нас, пацанов. Что нас дома дожидалось? Только алгебру учить. А у деда разрешалось – посидеть и покурить. Разводили мы костёрчик вечерком на холодку, подносили мы флакончик дружелюбному дедку... И сиди себе, ребята, хоть весь вечер, хоть всю ночь! Дед Вирон имел когда-то где-то там жену и дочь.
В незапамятном лохматом восемнадцатом году взволновался Дон, когда там закрутили чехарду. Казаки – народ прожжённый: что не так – руби, стреляй! Но загнал Семён Будённый их почти что к богу в рай. Дед Вирон не рвался к белым, не справлял по красным треб; воевал за общим делом за казачий вольный хлеб. Но как был Москвой, не кем-то, взят за глотку Тихий Дон, суть текущего момента живо понял дед Вирон. То ли вправду просветлённый, то ль устав быть беглецом, в общем, стал он Первой Конной Красной Армии бойцом. Как штыки, от крови ржавы были степи в этот год, от Кубани до Варшавы дед Вирон прошел, и вот: трижды пулей поцелован – ерунда, зато живой! – начисто демобилизован, возвратился он домой.
Было сытным это лето разве только для ворон. Председатель сельсовета стал геройский дед Вирон! С револьвером мироедов от излишков облегчал; револьвер – и был весь дедов небогатый арсенал. Стал-быть, больше не давали в Перелазовском ЧК. Восемь раз в него стреляли, но везло ему пока. Мироедовским амбарам он нанес такой урон, что уездным комиссаром был назначен дед Вирон! Гнал до станции обозы: хлеб голодным городам! Агитировал в колхозы, церкви рвал по хуторам; и до станции под дулом раскулаченных водил. Может, он чего и думал, только вслух не говорил.
Годы первых пятилеток! Проливал народ поты! Голодал. А на селе – так вовсе пухли животы. Только сдюжил, не свалился, не ударил мордой в грязь. Вот тогда Вирон женился. Вскоре дочка родилась. Лез бы в гору быстрым чёртом, да поплевывал с высот! Но в году тридцать четвёртом вдруг случился недород. Кто когда бывал обласкан за подобные дела! Кто в те годы верил сказкам, что земля не родила! Эх, не вовремя в начальство ты пробился, дед Вирон, ни черта ты не боялся, за родной воюя Дон, ни черта ты не страшился, жить тебе б еще да жить, но уже как покатился – так и не остановить.
Всплыл мятеж. Ничто ж без следа не пройдет, попробуй смой! оприходовали деда по статье полста восьмой. Схлопотал Вирон-вредитель круглый срок: пятнадцать лет. И в казённую обитель лес валить поехал дед. Ну, да сетовать негоже: будь все это, например, хоть тремя годами позже – дед бы вышку поимел.
От ухода до прихода, от звонка и до звонка, до последних дня и года дед отбыл свои срока. Жизнь, известно, не икона. То, что выжил – молодец. Да у дочери Вирон был давно другой отец. Что ж, где тонко, там и рвётся Ничего, решил Вирон, повзрослеет – разберётся. Не вернулся он на Дон. Кровь не то чтобы бурлила, но текла ещё пока. Деда по свету носило – укатало старика. И на ставке незавидной дни закончил старина – дед Вирон. Не самый видный житель города Дубна.
Дед Вирон! Ровесник века! Неужели ж, боже мой, нет в России человека с неполоманной судьбой? Нет, судьбы – её не жалко. Неужели ж – ты скажи! – неужели ж эта свалка – все, что, дед, ты заслужил? А что сердце, в шрамах, сбоит? А что в рытвинах душа? Неужели же не стоит, дед, хоть это ни гроша? Что ж, что прошлое въедливо! Жизнь – на что она дана? Дед Вирон! Несправедливо обошлась с тобой она.
...Мы заканчивали дружно выпускной десятый класс. Все, что нужно и ненужно, вперемешку шло у нас: декабристы с тяготеньем, Менделеев, Клапейрон; перед самым сочиненьем взял да помер дед Вирон. Я Белинского не тронул, я Твардовского не взвил; я покойному Вирону сочиненье посвятил. Тема третья называлась: "Современник наших дней". Написал, как написалось. Почему б и не по ней? Нет, сказали, «мимо денег» труд художественный мой! Кой он, к черту, современник – с кучи мусорной герой! Ты не умничай тут, слышишь? Если богом не дано! Сочиненье перепишешь, мы уладим с ГорОНО. Что ж, Белинскому дорогу – знать, заслуженнее он... Ты прости, старик, ей-Богу. Спи спокойно, дед Вирон.