Мой сон кривой, как бумеранг, летит-свистит в прохладном небе, летит и крутится по часовой. А анемичное светило, что на крыши выползает, чуть касается его спины. Вот что-то лопнуло и с треском разлетелось на куски, пошло кругами над моей головой. Летят цветные бумеранги, по спирали возвращаются сны.
А у Миклухо у Маклая табакерка золотая, доски белые под ноги легли. И патлы чёрные Миклухины солёные ветра теребят. Они несут с собою легкое цветочное дыхание зелёной папуасьей земли, Той, что оставила Маклаю только день и только ночь до себя.
Над чёрною волною взойдёт Луна, Бронзовое ухо серьга оттянет. Небо надкуси и испей до дна Чашу посвящения в островитяне.
Мой мир закупорен снаружи, стыл и сер, как дождь в лесу, сырые стены обступили меня. Я щёлкал клювом, топал крабом и, естественно, остался один. Я всё пытаюсь разглядеть седьмое небо сквозь стекло, но вижу только мох на серых камнях. Когда ж поднимешь ты невзрачный сей сосуд, случайный мой Аладдин?
Пока я слушаю в пол-уха и в полглаза наблюдаю, жёлтый листик уплывет по реке. Исчезнет за морем кораблик, только мачты растворятся в дали. И что останется Миклухо и, естественно, Маклаю? – Золотая табакерка в руке, Седьмое небо за кормой и семь шагов до папуасьей земли.
Слушай и считай, сколько раз «ку-ку», Сколько нам до счастия насчитала Розовая птица на сером суку, Сбейся посреди, и считай сначала.