Не конфетти, не кольца серпантина, Не барышни в бельгийских кружевах, А бригадмилы в польтах цвета тины С повязками на мятых рукавах, Да темень окружающих дворов, По крыши заселённых всякой рванью, – Что присовокупишь к воспоминанью? Лишь синие фуражки мусоров. Туальденор из моды вышел ныне, Но то, что стало серо, было сине, По радио звучали Бах, Россини, И было много всякого, того, К чему сегодня мало интереса, – Но – славим Бога, а не кроем беса, На то оно, поди, и Рождество. Я прожил жизнь, я этот мир прошёл Кругами вплоть до Ближнего Востока, Я это делал в поисках истока, Но вот истока я и не нашёл, Зато узнал, насколько жизнь жестока. Узнал – и что? Я всё-таки живу, Пропитывая душу всякой дрянью, И снова предаюсь воспоминанью, В который раз готовясь к Рождеству.
...И были там, конечно, чудеса – Старинный двор, безумные соседи, Кромешно голубые небеса, И белый снег, и бабушкины снеди. Ах, бабушка, всё было так давно, И скользанки, и гоцанье на жопе, И вера в то, что где-то там, в Европе Большое счастье всем припасено. Не знали мы – Европы в мире нет, А мир устроен так своеобразно, Что в нём нет ничего кроме соблазна, Всё ж остальное – выдумки и бред. Но мы пошли – неведомо куда, Не ведая, зачем мы и откуда, Ведомые лишь предвкушеньем чуда И чувством непонятного стыда.