И снова середина лета, И поезда на юг везут Красавиц модных, а поэта Вновь треплет стихотворный зуд. Он разлюбил былую лень, Он позабросил наслажденья Он всюду тычется как тень, И производит наблюденья. Есть люди разного покроя На производстве и в быту, Но настоящего героя, Конечно, видно за версту. И рыщет на подходах к теме Наш обессиленный поэт, Истрачено пустую время, Героя нет. И жизни нет. Вне качеств замысла и строя, Вне качеств самого стиха Пуста поэма без героя, Как брачный стол без жениха. И вот поэт в смертельной муке, Он ходит, жизни не любя, Ругается и даже руки, Глядишь, наложит на себя. Какая пытка быть поэтом, Впадать то в трепет, то в тоску, Не знать покоя даже летом, Когда все люди в отпуску. Когда цветут обильно розы, Стекает по стволам смола, И махаоны-бомбовозы Влекут пудовые тела. А день стоит горячей глыбой, Он жрать, и пить, и спать здоров, И пахнет жареною рыбой Из окружающих дворов. Пройдёшься к морю – это благо, После обеда рыбы спят, Солёная вся в клочьях влага, И волны бьются и шипят, И водяною брызжут пылью, И тучи ходят стороной, И чаек медленные крылья Плывут над самою волной. Так томно и неторопливо, Замкнувшись в собственном кругу, Течёт вода внутри залива И жизнь на пышном берегу…
II
Гора не сходится с горою, И в силу этого поэт Вотще психует без героя, Герой гуляет, невоспет. Чёрт с ним. Но стяг литературы Не половик, не тёплый плед: Коли попроще нет натуры, Отважься на автопортрет. Где все рождаются страданья, Где все скрещаются пути, – В потёмки личного сознанья Свой взор ревнивый обрати. Туда, где ни цепей, ни масок, Где разум формы оголил, Иных не признавая красок, Помимо сажи и белил. Где дух иную пишет повесть, Где жизнь со смертью сплетена, Где безраздельно правит совесть (Конечно, если есть она). И то, что было серой пашней, Зерном заблещет золотым… Вперёд – где скольже и опасней, Где место ворам и святым. О, это крепь иного сорта, Иные срезы бытия, Где всё – добро, где даже чорта Ничуть не грешно взять в друзья. Где рай неотличим от ада, – Исход один – сгореть в огне, И грех один: искать награды И торговаться о цене. Поэзия, царица магий, Магнит безумного. Она Белее девственной бумаги, Черней полночного окна. Когда осточертеют гимны, И вечность примет вид шиша, И станет тягостно взаимны Пустое тело и душа – О, блеск спасительной реторты, Где по законам естества Ты сплавишь ангела и чорта В едином лике божества. И сквозь разрыв земного круга Фальцет лотошницы любой Тебе покажется с испуга Заветной судною трубой. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . И зашумят акаций космы, И ночь прохладная падёт, И птичий профиль микрокосма По сонной улице бредёт. Он, полон грусти, полон веры, Бредёт в родное никуда, Куда ведёт его Венера, Весьма опасная звезда.