В пустынном дворе, под закатным, мерцающим небом кормил отдыхавшую лошадь травою и хлебом малец шестилетний. А та, не смущаясь нимало, кивала, косясь, благосклонно дары принимала. И вдруг, озираясь, он сел на телегу украдкой. И запах гнилой мешковины, свалявшейся шкуры обжег на мгновенье, так странно знакомый и сладкий. А рядом — дремавший возница качал шевелюрой. И чудо случилось — лохматые, старые вожжи вдруг ожили разом. Ознобом царапнув по коже, суставами скрипнув, телега качнулась неловко и вдруг — поплыла, как шершавая, старая лодка. На сверстников глядя с победной, счастливой улыбкой, он двор миновал. Но пока все знакомо и мило — сады и сараи, поленницы, окна, калитки. Все ближе и ближе черта заповедного мира. Конец переулка — здесь надо прощаться, прощаться! И быстро домой, под защиту встревоженных ближних. А мир, между тем, изменялся, манил, превращался, дома вырастали, асфальтом сменился булыжник. Вокруг все чужое, тревожное. Но почему-то Колени срослись и ладони сцепились упрямо. Что это, восторг? Или вера в привычное чудо, Что все образуется, и вездесущая мама отыщет. И все, что пугает сейчас, превратится В чудесную сказку, которую он перескажет другим, и совсем по-другому… Но что же возница — Он не обернется, и слова не вымолвит даже… Запомнит навек: скрип колес и волнующий запах чужих переулков, напев чьей-то песни несложной. Телега дрожит, на невидимых бьется ухабах. Так жизнь начиналась — таинственно, сладко, тревожно.