Извини, говорит, нет времени на укрощенье строптивых, на слушание немых, Я тебе теперь белый стих, недописанный триптих, чужой жених. Темный плеск в полынье и страшная западня. Подожди со слезами, давай это без меня.
Все равно если о нас – то о разностях, а не о сумме и о прочих там Ферма, Ты везде и во всем доходишь до дна и сути, и сводишь меня с ума, Я же больше по поверхностям, и она.. Мы совпали с ней, и ты мне теперь не нужна.
Он ее убивает быстро, оглушает потоком серьезных отточенных слов, Увеличен шрифт, и верхний включен регистр - как будто зажат «Caps Lock», Из-под этой груды не выбраться, не спастись. Нет любви, говорит, окстись.
Она рушится в миг и тонет, как, бывает, идет на дно сломанный батискаф, И сдерживает молоточки, в ладонях стучащие и барабанящие в висках, И, собрав все силы (он спишет потом на шок), Улыбается так, как будто все хорошо.