Стоило ль, годы гоня, уходить от погони, Мокнуть по грязным дорогам имперских провинций, Клясться в любви престрелой трактирной матроне, Чтобы в объятьях ее ненадолго забыться -
В кои то веки - на теплдой и чистой постели, Стоило ль вызов бросать всемогущим и грозным (Впрочем, таким малодушным и жалким на деле) Чтобы подохнуть бесславно рассветом морозным
На постоялом дворе, от руки капитана Даже не гвардии, нет, но простого драгунца, Только за то, что разок подмигнул с полупьяну Щуплой его половине, похожей на скунса.
Как она билась потом в истерическом вопле, Так театрально и так неизящно при этом, Вовсе не ведая, что распростертое подле Тело недавно еще называлось поэтом,
Самым скандальным, а значит, и самым известным, Тем, чьи памфлеты беспечно устои точили, В дикую ярость вводя нуворишей наместных, Тем, за кого выпивали и бога молили
Все кабаки и подвалы прогнившей столицы, Тем на кого уж давно объявили охоту Самые светлые и преподобные лица, Тем, чьи безумные гимны сгоняли дремоту,
Точно налет плесневелый, с умов полусонных Тощего плебса, и звали, и жгли, и сулили... Столько скитаний, разлук и рассветов бессонных Только затем, чтоб в крови, нечистотах и пыли
Слушать мертвеющим слухом истошные крики, Пьяную брань, и негромкие вздохи в сторонке, Видеть мертвеющим взглядом, как северный, дикий Ветер разносит листы из дорожной котомки?..
Право, не стоило - скажут потомки с укором,- Гению так уходить не пристало... Но все же, В небо взмывающему стекленеющим взором, Как же тебе я завидую, господи боже...