В таких историях, увы, давно нет места красивым заграничным именам, которые так слух ласкают нам, но между тем — совсем иного теста.
Но то не суть, обычным физруком учил ребят лететь на мяч, пружиня, журил за лень и согнутые спины, а после исчезал и был таков. Все лето ни звонка, ни телеграммы, а он ходил. Тропинки, горы, храмы, в его груди фокстротно, филигранно рождает сердце высшую любовь. В его груди жемчужные туманы вдыхаются так сладостно-легко. Он покидал свой мир и был таков, такой простой и свой, немного странный.
Я на скамейке после кросса, в кровь стерев свои любимые мозоли, напрасно подсыпая в раны соли, спросила — Покидая кров, к чему вы так несетесь, изнывая, жарой и болью, что за цель такая? К чему забыв весь мир, сквозной дырой лететь вперед горами и пустыней? — Вы лучше попрямей держите спины. И спорт любите, им всегда живой. А что до правды — нету ничего в моих шагах глубинного, большого, как крепость необъятного донжона или костер с шампанским колдовством. Они малы, но я без них мертвею. И если ветер веет суховеем, то ноги сами постигают север, рожденные для тысячи дорог. И пусть у вас мозоли в кровь — в пустыне песок съедает кожу белых ног. На то он обжигающий песок, и для меня - как ветер парусине. Когда идешь, от боли чуть дыша и жажда до костей пронзает тело, и чуешь — жизнь почти что хороша, и жизнь еще нескоро омертвеет... Ползешь по скалам, еле шевелясь, едва живой, живее всех живущих. Взобравшись на вершину мордой в грязь! Счастливой черной моськой прямо в гущу...
А солнце алое ослепнуть, как печет и кости ломит долгою дорогой. В его лучах я здесь — и не при чем. В его лучах еще живей, немного.
И вот, когда лежишь лицом в грязи, а жажда разрывает в клочья тело. Ты обретешь безумно много сил, и это будет рай, почти смертельный. И в этот миг — борись или божись, боготворишь того, в кого не верил. Со вспыхнувшей зарей раскроет двери пылающая истинная Жизнь.