И странные картины в закрытые двери войдут, найдут себе названье и дело мне найдут. И будут разум мой простой пересыпать, как песок морской, то раскачают, как люльку, то, как корзину, сплетут. И спросят: Что ты видишь? И я скажу: я вижу, как волны в берег бьют.
Как волны бьют, им нет конца, высокая волна – ларец для лучшего кольца и погреб для вина. Пускай свои виденья глотает глубина, пускай себе гудит как печь, а вынесет она –
куда? куда глаза глядят, куда велят – мой дух, куда? откуда я знаю, куда. Ведь бездна лучше, чем пастух, пасет свои стада: не видимые никому, они взбегают по холму, играя, как звезда. Их частый звон, их млечный путь, он разбегается, как ртуть, и он бежит сюда –
затем, что беден наш народ и скуден наш рассказ, затем, что всё сюда идет и мир забросил нас. –
Как бросил перстень Поликрат тому, что суждено: кто беден был, а кто богат, кто войны вел, кто пас телят – но драгоценнее стократ одно летящее назад мельчайшее зерно.
Возьми свой перстень, Поликрат, не для того ты жил. Кто больше всего забросил, тот больше людям мил. И в язвах черных, и в грехах он – в закопченных очагах все тот же жар, и тот же блеск, родных небес веселый треск.
Там волны бьют, им нет конца, высокая волна – ларец для лучшего кольца и погреб для вина. Когда свои видения глотает глубина, мы скажем: нечего терять! – и подтвердит она.
И мертвых не смущает случайный бедный пыл – они ему внушают все то, что он забыл. Простившись с мукою своей, они толпятся у дверей,
с рассказами, с какими обходят в Рождество – про золото и жемчуг, про свет из ничего.