В ореховых зарослях много пустых колыбелей. Умершие стали детьми и хотят, чтобы с ними сидели, чтоб их укачали, и страх отогнали, и песню допели: – О сердце мое, тебе равных не будет, усни.
И ночь надо мной, и так надо мною скучает, что падает ключ, и деревья ему отвечают, и выше растут и, встречаясь с другими ключами... – О сердце мое, тебе равных не будет, усни.
Когда бы вы спали, вы к нам бы глядели в окошко. Для вас на столе прошлогодняя сохнет лепешка. Другого не будет. Другое – уступка, оплошка, – О сердце мое, тебе равных не будет, усни.
Там старый старик, и он вас поминает: в поклоне, как будто его поднимают на узкой ладони. Он знает, что Бог его слышит, но хлеба не тронет, и он поднимает ладони и просит: возьми! –
усни, мое сердце: все камни, и травы, и руки, их, видно, вдова начала и упала на землю разлуки, и плач продолжался как ключ, и ответные звуки орешник с земли поднимали и стали одни...
О, жить – это больно. Но мы поднялись и глядели в орешник у дома, где столько пустых колыбелей. Другие не смели, но мы до конца дотерпели. – О сердце мое, тебе равных не будет, усни.
И вот я стою, и деревья на мне как рубаха. Я в окна гляжу и держу на ладонях без страха легчайшую горсть никому не обидного праха. О сердце мое, тебе равных не будет, усни.