"Смотри, листва летит вверх", - Ундина смеется. И её звонкий смех Достигает глубин колодца Души моей. Эту простую картину Пальцами на мокром песке рисует Ундина.
Она танцует, как солнечный зайчик, пылая. Хрупкая, словно ваза династии Мин, и такая же дорогая. Я люблю ее в сентябре так, как не любят в мае - Самозабвенно, Искренне И души не чая.
А мы пьем чай в нашей продрогшей квартире, Собираем мои стишки в папку, квасим капусту гирей, Развешиваем фотки по стенам. И нет больше в мире Никого, кто был бы так счастлив. Я будто в тире Попал в десятку даже вовсе не целясь.
Несу околесицу, несу какую-то ересь, А она улыбается, глядя, как смотрят дети, Которые точно знают что-то о вечном лете Где все всегда радостны.
Она моя половина. Только она - моя неземная Ундина.
Сводит меня с ума [она это умеет!]. Слушает этот стих и внезапно краснеет. Сладкая, как малина (Ундина! Ундина! Ундина!) Кожа её пахнет рассветом. Ундина раздета, Прекрасна и неотразима.
Проходит три года. Всё также со мною Ундина. Мы ходим осенью в парк и бросаем листья. В голову лезут совсем безобразные мысли: Любить её прямо тут на листве. Осень резко кончается в ноябре, И мы, кутаясь в плед, Плотнее жмемся друг к другу. Я беру теплый след, беру её тонкую руку, Смотрю ей в глаза: "Ты станешь моею супругой?" Она молча кивает. А за окном воет вьюга. И мы с ней вдвоём у этой вьюги в плену.
Я ухом своим аккуратно припал к животу: "Послушай", - очень нежно шепчет Ундина. Через год беру на руки нашего с нею сына, Сын также смеется, как смеется в ответ ему мама. Я люблю их. Люблю их вечно! Люблю упрямо! Люблю их так, как никого на свете!
Следом за сыном ещё появляются дети, И в тот же парк с ними ходит гулять Ундина. У нас новый дом, у нас дорогая машина... Я говорю ей на ухо: "Видишь, листва летит вверх". Она целует меня. Она по-прежнему лучше всех!