Я когда-то умру - мы когда-то всегда умираем,- как бы так угадать, чтоб не сам - чтобы в спину ножом: убиенных щадят, отпевают и балуют раем, - не скажу про живых, а покойников мы бережем.
В грязь ударю лицом, завалюсь покрасивее набок, и ударит душа на ворованных клячах в галоп. В дивных райских садах наберу бледно-розовых яблок. Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб.
Прискакали - гляжу - пред очами не райское что-то: неродящий пустырь и сплошное ничто - беспредел. И среди ничего возвышались литые ворота, и огромный этап - тысяч пять - на коленях сидел.
Как ржанет коренной! Я смирил его ласковым словом, да репьи из мочал еле выдрал и гриву заплел. Седовласый старик слишком долго возился с засовом - и кряхтел и ворчал, и не смог отворить - и ушел.
Я когда-то умру - мы когда-то всегда умираем,- как бы так угадать, чтоб не сам - чтобы в спину ножом: убиенных щадят, отпевают и балуют раем, - не скажу про живых, а покойников мы бережем. Я когда-то умру - мы когда-то всегда умираем,- как бы так угадать, чтоб не сам - чтобы в спину ножом: убиенных щадят, отпевают и балуют раем, - не скажу про живых, а покойников мы бережем.
И измученный люд не издал ни единого стона, лишь на корточки вдруг с онемевших колен пересел. Здесь малина, братва,- нас встречают малиновым звоном! Все вернулось на круг, и распятый над кругом висел.
Всем нам блага подай, да и много ли требовал я благ? Мне - чтоб были друзья, да жена - чтобы пала на гроб. Ну, а я уж для них наберу бледно-розовых яблок. Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб.
Я узнал старика по слезам на щеках его дряблых: это Петр Святой - он апостол, а я - остолоп. Вот и кущи-сады, в коих прорва мороженых яблок. Но сады сторожат - и убит я без промаха в лоб.
И погнал я коней прочь от мест этих гнилых и зяблых,- кони просят овсу, но и я закусил удила. Вдоль обрыва с кнутом по-над пропастью пазуху яблок я тебе привезу: ты меня и из рая ждала!