После ночи глухой новый день налетел, Он обул и одел сотни, тысячи тел. Нашумел, нагремел, сунул в уши дела, Суетливой толпой зашагали тела.
И, вздохнув, повалил дым заводов и бань. Сразу грянула вдруг где-то первая брать. И держась за полы у истошных витрин, Поскользнуться боясь, шла с работы Катрин.
Документы в порядке, прописка и проч., и работает в ночь…
А на бледном стекле цвета льдин свет от стен, А на белой руке тени синие вен, А снаружи кричит безответная явь: А ну-ка, жару прибавь, а ну-ка, жару прибавь, а ну-ка, жару прибавь!
День тяжелый гремел, скрежетал и крошил, Черным камнем давил, темным смрадом душил. И, зажмурив глаза, в тихом ужасе прочь Утомившись, дела рвались в темную ночь. И смотрела Катрин из роскошных кабин, И блестели глаза у больших осетрин… - O, my darling, Katrin, please, bealive me, Katrin! - O, I love you Katrin, o, I want you, Katrin…
Документы в порядке, прописка и проч., и работает в ночь…
А на бледном стекле цвета льдин свет от стен, А на белой руке тени синие вен, А снаружи кричит безответная явь: - А ну-ка, жару прибавь, а ну-ка, жару прибавь, а ну-ка, жару прибавь!
В это время в тиши у безумных витрин Шел и нервно курил небольшой гражданин. В темно-сером пальто, ни масон, ни баптист, Одноклассник Катрин был простой активист. И не знала Катрин, ох, не знала Катрин, Одноклассник ее просто с детства любил. И, конечно, она жизнь не тратила б зря, Если б знала она, о, если б знала она…
Документы в порядке, прописка и проч., и работал он в ночь…
А на бледном стекле цвета льдин свет от стен, А на белой руке реки синие вен, А снаружи кричит безответная явь: - А ну-ка, жару прибавь, а ну-ка, жару прибавь, а ну-ка, жару прибавь!