У беса праздник. Скачет представляться Чертей и душ усопших мелкий сброд, Кухмейстеры за кушаньем трудятся, Прозябнувши, придворный в зале ждет. И вот за стол все по чинам садятся, И вот лакей картофель подает, Затем что самодержец Мефистофель Был родом немец и любил картофель. По правую сидел приезжий ‹Павел›, По левую начальник докторов, Великий Фауст, муж отличных правил (Распространять сужденья дураков Он средство нам предвечное доставил). Сидят. Вдруг настежь дверь и звук шагов; Три демона, войдя с большим поклоном, Кладут свои подарки перед троном. 1-й демон (говорит) Вот сердце женщины: она искала От неба даже скрыть свои дела И многим это сердце обещала И никому его не отдала. Она себе беды лишь не желала, Лишь злобе до конца верна была. Не откажись от скромного даянья, Хоть эта вещь не стоила названья. 159 «C’est trop commun!1 — воскликнул бес державный С презрительной улыбкою своей. — Подарок твой подарок был бы славный, Но новизна царица наших дней; И мало ли случалося недавно, И как не быть приятных мне вестей. Я думаю, слыхали даже стены Про эти бесконечные измены». 2-й демон На стол твой я принес вино свободы; Никто не мог им жажды утолить, Его земные опились народы И начали в куски короны бить. Но как помочь? Кто против общей моды? И нам ли разрушенье усыпить? Прими ж напиток сей, земли властитель, Единственный мой царь и повелитель. Тут все цари невольно взбеленились, С тарелками вскочили с мест своих, Бояся, чтобы черти не напились, Чтоб и отсюда не прогнали их. Придворные в молчании косились, Смекнув, что лучше прочь в подобный миг, Но главный бес с геройскою ухваткой На землю выплеснул напиток сладкой. 3-й демон В Москву болезнь холеру притащили, Врачи вступились за нее тотчас, Они морили, и они лечили И больше уморили во сто раз. Один из них, которому служили Мы некогда, вовре́мя вспомнил нас, И он кого-то хлору пить заставил И к прадедам здорового отправил. Сказал и подает стакан фатальный Властителю поспешною рукой. «Так вот сосуд любезный и печальный, Драгой залог науки докторско́й. 160 Благодарю. Хотя с полночи дальной, Но мне милее всех подарок твой», — Так молвил Асмодей и всё смеялся, Покуда пир вечерний продолжался.