Я лежал на диване, я смотрел телевизор и сны, Я рассчитывал белым по белому на потолке. И, пока перспективы были мне не очень ясны, Я сам рисовал себе линии на руке.
Я попробовал встать - и встал, но не с той ноги. Я попробовал взять - и взял, но не той рукой. И пока надо мной потешались друзья и враги, Я в уме для себя уравнял суицид и покой.
И я хотел бы покинуть свой странноприимный дом, Где на шесть чёрных зим - всего лишь одна свеча, Но - я никогда не хотел жить честным трудом, Покуда в чести у людей лишь труды палача!
И тогда чей-то голос сказал мне: "Иди и пой". И я пою, - ведь закончить - гораздо трудней, чем начать. А поначалу я даже не знал, что песни - как бой, И равносильно предательству было бы замолчать.
И, когда я запел, я почувствовал: смерти нет, И лишь бессмертие в смертных рождает предсмертный страх. И мне приснилась волшебная птица, несущая свет, И я почувствовал силу в голосе и в руках.
И я выбросил мусор, а остатки поставил на кон, Я дал третий звонок и повесил на стенку ружьё, А после этого стал за версту обходить закон - Я вне закона, пока в законе ворьё!
И я пробовал петь, не различая нот, Я брал аккорды на ощупь, а чаще - совсем не брал, Но моя птица, мой свет и мой голос сказали: "Вперед!" Мол: наплевать на условности, главное, чтобы не врал!
И я мог бы соврать, но меня уберёг Господь, И всё, что было прямым, тут же замкнулось углом. И кто-то сверху хотел мне подсунуть новую плоть, Но ограничился новой кровью и битым стеклом.
И, когда я пою, я предчувствую вновь и вновь, Как возможность солгать сводит мой голос к нулю, - И я всё чаще забываю это странное слово Любовь; Особенно, если чувствую, что люблю.