Белым песком укрыло, илом позатянуло, и освятила память, и отразило небо, черную субмарину в молниях русской боли, черную субмарину ужаса и отваги. Время рассеет слухи, ветер развеет вести, сильные сего мира ложью заменят правду, только родным — героев не позабыть вовеки, в смертную беспредельность вглядываясь бессонно. Кто-то сказал, что ночью мать одного матроса, обезумев от горя, шла по воде бесстрашно и призывала сына, спящего в смутной бездне. И под ее ногами не расступалось море, ибо сильнее моря это страданье было. Если б она взглянула выцветшими глазами, если б она взглянула ввысь, где играют бури, то перед ней всплыла бы, пересекая тучи, северная легенда — черная субмарина. Верно хранят Россию, в небо взойдя над нею, призрачные матросы в обледенелой форме. Видел ее ребенок, на берегу играя, — черную субмарину на серебристом небе, и ничего не зная, замер от восхищенья, и загадал, что тоже встанет он у штурвала. Видел ее солдатик в выцветшем камуфляже и повернул обратно, чтобы поведать другу, он повернул обратно, шаг не ступив до мины. А над столицей тучи — тяжкие, как надгробье. Свыше ее не видно. Свыше ее не слышно. Лишь над монастырями редкие есть просветы... Быстро пошла над нами черная субмарина, росчерками зарницы дымную тьму терзая. Видел ее священник и тихо перекрестился.