Когда ты, пребывая в праздности и печали, бродил по набережной один, стоял на причале, - они являлись.
С рисованным атласом за плечами, с бутылкой вязкого, зная: кэп опять на мели. \"Так скоро, кэп, как только могли\".
Твои корабли.
Они твердили тебе о странностях той земли, ещё о том, как её прикрас не могли проверить: никто не дал никому приказа сойти на берег. Пустые палубы данной страстью пренебрегли.
Они рассказывали, как звёзды вдруг исчезали. Как меркло всё, и они, ведомы десницей божьей... Они рассказывали, рассказывали. Глаза их были на отблеске золотом на твои похожи.
И вот один из них, крепкий, в трюмах кипит вино, он ярче флага над мачтой, паруса, реи, киля. Его душа - душа корабля, что не потопили все бури мира, туманы, штили - ей всё равно.
\"Смотри, смотри на меня! Я флагман - твоей флотилии. Я - самый верный из них. Я первым пойду на дно. Лишь дай отмашку, взойди на палубу - я смогу. Я покажу горизонт в упор, не издалека.
Капитан корабля, сидящий на берегу, обречён. Отсутствие моря - его цинга\".
Ты выслушал молча. Флаг твоего пальто желал покидавшим порт девяти под килем. Ты ждал их. И оттого они приходили. А сделал бы шаг - и вас бы не ждал никто.
И никто, пребывая в трезвости и печали, не шёл по набережной и не стоял на причале, и ни к кому с рисованным атласом за плечами не приходили бы, точно зная: \"он на мели\", ничьи корабли.
Но ты менял испанское золото на рубли. И оставался смотреть, как волны мечту качали, и убаюкивали под сердцем, и обещали:
они вернутся к тебе, стоящему на причале. Вернутся в самом своём конце и новом начале, когда ты заново, снова, сызнова на мели.