на дне впадины или в падике, на теле ссадины, солнце в трусах задевает всех лучами радости, мы затеваем пакости. кусочек лакомый каждому нужен, но выиграет скорее тот, у кого оружие, тот, кого послушают первым. я не намерен читать аннотации за жизнь, ваши сердца на верстаке в зажим. пара-тройка шизиков на треке, ширево в пизду направлено, хожу на палеве. хожу налево, направо под цветом алого зарева, адама сэндлера распяли в падике, раз 5 смотрел на часики свои перед тем, как расслоился. я растворился в социуме, как боцман, свой корабль в туман завел, звонит лев ниачем с вопросом: “ты принес?”.
млкн:
подводный город поблескивает пестрыми огоньками: стайки камней пугливо облепили остовы замерших трамваев, погибшие лампы фар улеглись в мягких желобках песка — линия старта от скал до страны старых батискафов. ночь выжгла глаза водителям и выкрасила аллеи, вязкими пятнами краски разорвала цветные витрины; верно было бы сказать о нестерпимо тяжелых молекулах, что тянут к пропасти мацоха липким холодом паутинным. витиеватые визги зигзагами проползли по низине, свечи погасли за ужином, ветер сжевал в клочья ставни. что-то плотоядное жутко разразилось мерзким хихиканьем, с воем провалило черепицу, задергалось лаем подвальным. в захлебнувшемся городе вцепился в стекло вагона ногтями, маятник поперхнулся рефлексией, разобрав бытие как рыдания. «мозаика классовой ненависти» — аннотация биркой на галстуке, аллюзия благоденствия на дне океанской впадины.
рптл:
свет в лампе стекла замер: замена знаменательных в уравнении, пространство прошито плесенью, воздух неуравновешен, повесил свою тень на вешалку. хочу, чтоб стало все, как прежде, лучше: в рваной ране бешенство и стены белые. пятна легко вывести отбеливателем, в бельевой комнате протезы, на воздух есть претензии, не видно великолепия, найди свое значение по «википедии». старый ночник тускло освещает лестницу, в подвале пропущен эпизод… или по вене. не обращай внимание на бессмысленные вещи, преломлен луч света, крик слышен в шуме ветра, поверь мне.