В холоде, в голоде, В строю отверженных, в строю забытых. За что непонятых, за что гонимых? Уже и вроде сломленных, но слава богу не убитых. Маленькая девочка в тряпье одетая, С кусочком хлеба спрятанным за пазухой, что мать дала перед уходом в камеру. А как заветы: Всегда прощать, зла не держать, И не судить, чтоб несудимым быть. И как забыть те слезы, что о матери убитой? Дочерью пролиты... Тех похотливых взрослых мужиков И сырости, голода, туберкулеза, и стальных оков... И кто теперь согреет в ночь? И кто накормит? И чья теперь она? Теперь чья эта дочь? Когда в бараках ночь.
А кто посмел лишить ребенка радости? Кто посмел сделать миру столько гадости? Господь, скажи, за что людскому роду вечная война Ты создал нас, теперь идем против тебя!
А кто посмел лишить ребенка радости? Кто посмел сделать миру столько гадости? Господь, скажи, за что людскому роду вечная война Ты создал нас, зачем пустил против себя?
Когда в маленьких глазах нет больше слез, Когда в душе один лишь страх, А в голове нет грез: О принце на коне, о облаках полета как во сне, О поле летнем и цветах, и отблеск солнца на волнах реки, Где две сестры детство провели... А здесь-то что? Лишь у шеренги псы, Которые готовы разорвать. Они глупы и преданы. Им стоит только приказать. А вкус паленой крысы испытать ребенку лет дести, и это на душе готовы были вы нести??? И что это дало? И что с ребенком-то потом? Лишь месть, страх и боль в детских глазах...
А кто посмел лишить ребенка радости? Кто посмел сделать миру столько гадости? Господь, скажи, за что людскому роду вечная война Ты создал нас, теперь идем против тебя!
А кто посмел лишить ребенка радости? Кто посмел сделать миру столько гадости? Господь, скажи, за что людскому роду вечная война Ты создал нас, зачем пустил против себя?