После первого раза Я помнил практически всё. Как дорогу трясет, И где-то сзади стреляют очередью. Пока полые в своих имениях Наполняют пуншем фужеры, Мы прячем под куртками Толкина и Фицджеральда. Мы уверены, что мы все изменим. Подвалами обнимает Родной Кемптон, (столица свинца), Тут воедино слились и тыл и бруствер, В центре города, на виселицах Грустно болтаются тела инсургентов. Я помню, как под ногой чей-то череп хрустел, Как мы были в хвосте, опасаясь, Что нас тоже зачистят.
И еще я так четко помню Ее, измученные тяжкой работой, Кисти.
После второго раза – омут. Помню, как нас становилось все меньше, Как книги жгли в центре и в окресностях, Но вот лица сидящих в соседних креслах Мне стали уже незнакомы. С каждого экрана громом гремел голос оратора, И дико было, что против нас - весь мир, Я помню взрывы на продовольственных складах, Но зачем мы перестали принимать препараты, Я не смог бы уже объяснить. И почему я здесь, и за что меня следует наказать, Ничего не останется во временной полосе, Я знаю, мне сотрут память, как всем,
Но я еще так четко помню.
Так четко помню ее заплаканные глаза.
А потом – провал. И моя голова – большой чистый лист, Пустая, безжизненная река: Ни имен, ни дат, ни воспоминаний иных Мне сказали не пропускать прием лекарств, И каждый день проводить, как минимум, По три часа у телестены. Вот так и живу, в мире новых понятий и истин, Но бывает, что-то ужалит, как овод. И я вспоминаю ее глаза, Вспоминаю ее, измученные тяжкой работой, кисти. И ее имя.