бродский выходит из комнаты и пожимает мне руку, говорит, что я тот, кто словом, словно топором, рубит. и губит молодое поколение, уже убитое алкоугаром и алкобредом. он выходит на площадь, обхватив губами рупор, говорит о том, что он не умер, что просто спит. и я ему верю. он руки широко раскинул и зачитал про свою комнату известный стих. грустные девочки захлопали слёзно в ладоши, а я присел, обхватив руками свою бошку. о боже, зачем же вышел он из комнаты? лучше бы лежал в коме, питаясь конденсатом с окон. зачем он вышел, когда каждая вторая страдает, декламируя его стихи. сотни аудиозаписей. болото поэтов, непроходимые заросли. болото поэтов, непроходимые заросли.
я подливаю кислоту в течение современных рек, недопоэты, как и я, пишут поганый реп. твои стихи, бродский, читают гулящие бабы, они не в комнате, они, как и раньше, бухают. за дверями комнат слышен рёв алкодвижений тухлых, запах блевотины убил ароматы растений. и если взаперти мне будет очень трудно, вконтакте я открою все странички убитых друзей. и пусть с приставкой \"недо\", но зато я не алкаш, да и не позер я. такого обо мне не скажешь. за две бутылки вина ты комнату продашь, свою свободу мигом ты на пачку сигарет сменяешь. \"винишко\" с коллективной грустью поглощают население, уже вышло из моды тупо резать свои вены, уже боюсь за то, что дальше. что придёт на смену? но я всегда буду против этой гнилой атмосферы.