В этом сосуде нет ясного неба, В этом вместилище нет красок, Покрывающийся алюминием кусок хлеба, Надкусанный зубами, человеком с сотней масок.
В сосудах не качалась кровь, Сердцем остывшим, Которое больше не наполняла любовь, Наполняли только чувства о прогнивших крышах.
В глазах не читался Маяковский, В устах не застывал Бальмонт, В твоём чае не растворялся мелодией Чайковский, В твоих речах только гулким эхом тонули псалмы.
На твоих плечах хрупкий крест, Который ты несёшь сквозь пламя, Это бремя тебя рано или поздно съест, Но сначала будет тянуть к земле годами.
Твои запястья расколоты, Браслетом сжаты, как тисками, Твои вены ещё во вторник были распороты, Под твои псалмы я заживлял их своими губами.
И петлю накидываешь на мою шею, Словно палач в чёрном одеянии, Даже если я мёртв, ты останешься моею, Останешься дыханием на моих щеках в подсознании.
Ты - белое ребро Адама, Я - запретный плод, В твоей душе сплошной мрамор, Не веря в это, я молился на твои губы упрямо, А ты тем временем перекрывала мне кислород.
Ты нещадно душила ночами, Себя же руками сжимая, Успокаивая после себя длительными речами, И ты не понимаешь, что ты уже давно у самого края.
Я любил тебя так, как люблю прозы, Любил тебя так, как Стивена Кинга, Я любил тебя, а ты жгла мои белые розы, Я любил тебя, а для тебя всё это - лишь раунд жестокого ринга.
И ты мне снишься постоянно, Ты моя бессонная ночь, Ты была тем, от чего я был словно пьяный, И ты стала чужой, от этого я бежал прочь.
В тебе для меня больше нет ясного неба, Ты - треснутое ребро Адама, Ты - мой единственный неразгаданный ребус, Твоя душа теперь цвета чёрного тюльпана, В твоих глазах горели платаны, Я останусь в твоей памяти лишь туманом, А ты останешься для меня таким желанным, но едким чёрным тюльпаном.