Постницшеанское преодоление платонизма в этой стране пошло по пизде, И старый конь свободной русской души загнил прямиком в своей борозде, Остались от него лишь копыта, белый, омываемый череп дождями и из хвоста волоса, А борозду он проделал - в ней только закопать подохшего пса. Однажды к тебе придёт твой сын и спросит тебя, глядя тебе прямо в глаза: Папа, а где мы все были, когда жрали говно люди вокруг, совершенно отпустив тормоза? И взор ты потупишь, и скажешь ему голос хриплым от горя и стыдливой печали: Сынок, когда люди жрали - мы в очереди за кислым поносом торчали.
Мюзикл панельных домов звучит в твоем сердце всегда, ведь даже уехав на край света, Ты слышишь в своей голове тягучего российского быта акапелло с хитрым приветом, Тебе никуда не сбежать от картин, что ты видишь ночами во снах и днем своими глазами, С шатающимися возле ночного магаза под тусклыми лампами Руси образами, И с запахом гнили в лифте, который ты обоняешь ежевечерне, возвращаясь с работы, И на лестнице засохшим, словно с картины сюрреалиста, пятном чьей-то рвоты, И однажды, находясь после спирта в двухнедельном марафонском бреду, Ты внезапно поймешь, что хорошо все живут только в аду.
Lukasz Padonski:
Лес обступил забытый пионерский лагерь И пики сломанных тополей в ночи темнеют И холод лужи сковал здесь даже в мае И руки таких же как ты вокруг синеют Распались звуки вокруг, мычат черные лица Воздух морозен и до стерильности чист И серыми глазами в небо смотрит горнист. Здесь все раскинут карты, здесь все раскинут кости И те, кто в уныние впал и кто горел от злости И эта камера, ожидания второй смерти Когда-то рухнут в озера огня все эти тверди И многие будут плясать на сковороде в бреду И будут песню петь, как хорошо в аду.
И ты проснулся в поту и смотришь на часы Еще можно поспать, но спать не хочешь ты Материя тьмы сгустилась над твоим альковом И мир надежно закрыт звездным покровом И тишина звенит в мировом пространстве Но часы спешат в своем непостоянстве. И этот вечный отсчет так глух и неумолим И ты рисуешь себе ад, как Босх Иероним Но тишину прорежет звук огромных крыл И страшный голос извне грянет "Не живи как жил". Ты сам готовишь себе свою сковороду Наверное ты хочешь спеть, как хорошо в аду.