Сейчас все зависит от того, что я ему отвечу. Я могу солгать ему точно так же, как лгу самому себе, и сказать, что мое глубокое понимание преступления не более чем теоретическое сопоставление увиденного и прочитанного в книжках. Я могу сказать, что он глубоко ошибается, и я не сочувствую убийцам. Я не сочувствую маньякам, нет. Или я могу признаться, что он прав. Я могу перечеркнуть последние десять лет своей жизни и сказать ему, человеку, которого я вижу в третий раз в жизни, что он целиком прав. Что я точно такой же психопат, как и те, кто убивает сам. И, видя жертву, я чуть ли не переживаю тот же аффект, что и ее настоящий насильник. И что я, несмотря на глубокие эмоциональные кризисы, раз за разом повторяю этот паттерн. Потому что частично я испытываю удовольствие. А частично – желание убить себя.
Этот выбор рвет меня на части, и поэтому я решаю промолчать. Я решаю поднести к губам пустой бокал и, вцепившись в него зубами, закрыть глаза, надеясь, что доктор Лектер сам поймет, что я хочу ему сказать. Не слишком ли много обязанностей я перекладываю на него в тот день? «Понимай меня с полуслова», «понимай меня без объяснений», «догадывайся, что я имею в виду», «слушай меня», «смотри на меня» - целый ряд команд, которые мне хочется выплеснуть на него.