Слишком далеко залетел я в будущее; ужас напал на меня. И, оглянувшись кругом, я увидел, что время было моим единственным современником. Тогда бежал я назад домой—и спешил все быстрее; так пришел я к вам, вы, современники, и в страну культуры. Впервые посмотрел я на вас как следует и с добрыми желаниями; поистине, с тоскою в сердце пришел я. Но что случилось со мной? Как ни было мне страшно, — я должен был рассмеяться! Никогда не видел мой глаз ничего более пестро-испещренного! Я все смеялся и смеялся, тогда как ноги мои и сердце дрожали: \"ба, да тут родина всех красильных горшков!\"—сказал я. С лицами, обмазанными пятьюдесятью кляксами, — так сидели вы, к моему удивлению, вы, современники! И с пятьюдесятью зеркалами вокруг себя, которые льстили и подражали игре ваших красок! Поистине, вы не могли бы носить лучшей маски, вы, современники, чем ваши собственные лица! Кто бы мог вас — узнать! Исписанные знаками прошлого, а поверх этих знаков замалеванные новыми знаками, — так сокрылись вы от всех толкователей! И если даже быть испытующим утробы, кто поверил бы, что есть у вас утробы! Из красок кажетесь вы выпеченными и из склеенных клочков. Все века и народы пестро выглядывают из-под ваших покровов; все обычаи и все верования пестроязычно глаголят в ваших жестах. Если бы кто освободил вас от ваших покрывал, мантий, красок и жестов, — все-таки осталось бы у него достаточно, чтобы пугать этим птиц. Поистине, я сам испуганная птица, однажды увидевшая вас нагими и без красок; и я улетел, когда скелет стал подавать мне знаки любви. Ибо скорее хотел бы я быть поденщиком в подземном мире и служить теням минувшего! — Тучнее и полнее вас обитатели подземного мира! В том и горечь моей утробы, что ни нагими, ни одетыми не выношу я вас, вы, современники! Все, что есть удушливого в будущем и что некогда пугало улетевших птиц, поистине более задушевно и внушает больше доверия, чем ваша \"действительность\". Ибо так говорите вы: \"Мы всецело действительность, и притом без веры и суеверия\"; так выпячиваете вы грудь — ах, даже и не имея груди! Но как могли бы вы верить, вы, размалеванные! — вы, образа всего, во что некогда верили! Вы — ходячее опровержение самой веры и раскромсание всяких мыслей. Неправдоподобные—так называю я вас, вы, сыны действительности! Все времена пустословят друг против друга в ваших умах; но сны и пустословие всех времен были все-таки ближе к действительности, чем ваше бодрствование! Бесплодны вы; потому и недостает вам веры. Но кто должен был созидать, у того были всегда свои вещие сны и звезды знамения—и верил он в веру! — Вы—полуоткрытые ворота, у которых ждут могильщики. И вот ваша действительность: \"Все стоит того, чтобы погибнуть\". Ах, вот стоите вы предо мной с торчащими ребрами! И многие из вас хорошо понимали это и сами. И они говорили: \"Кажется, Бог, пока спал я, что-то отнял у меня? Поистине, достаточно, чтобы сделать из этого самку! Удивительна скудость ребер моих!\" — так говорили уже многие из людей настоящего. Да, смех вызываете вы во мне, вы, современники! И в особенности когда вы удивляетесь сами себе! И горе мне, если бы не мог я смеяться над вашим удивлением и должен был глотать все, что есть противного в ваших мисках! Но я хочу отнестись к вам легче, ибо нечто тяжелое должен нести я; и что мне за дело, если жуки и летучие гады сядут на мою ношу! Поистине, не станет же она от того тяжелее! И не от вас, вы, современники, должна прийти ко мне великая усталость.— Ах, куда же еще подняться мне с моей тоской! Со всех гор высматриваю я страны отцов и матерей. Но родины не нашел я нигде: тревожно мне во всех городах и рвусь я прочь из всех ворот. Чужды мне и смешны современники; к ним еще недавно влекло меня сердце; и изгнан я из стран отцов и матерей. Так что люблю я еще только страну дете