Она была создана, чтоб украсить собой чью-то ночь, Крупная рыжая кошка из тех, что боятся росы Она избегала рук - чем тут можно помочь, И смеялась над тем, кто был смел с яростью летней грозы.
И я вступил на порог, стремясь изменить сюжет, Она зашипела в углу, когда я сказал: ты лжешь! Две сотых секунды на то, чтобы найти достойный ответ. Агаты ее когтей - хирургический нож.
И я отступил на шаг, предавая мужскую суть, И ушел, как побитый пес, вытирая густую кровь, Оставив в ее когтях, то, чего не мог не вернуть. Докурив бессонную ночь, я вернулся за этим вновь.
Она улыбнулась так, будто знала все наперед, И вновь нанесла удар при звуке знакомых слов. Знакомая боль, она сильней незнакомой жжет. Я шел на третью казнь под грохот свинцовых висков.
Глаза заливала кровь, но память о лестнице той Уже не нуждалась в глазах, я был то ли глуп, то ли смел, Я шел на нее, я шел, как пьяный христианский святой На берберийского льва, я, кажется, даже пел.
Но однажды я спутал час и явился еще до зари. Истончав от бесчисленных ран, я был почти невесом, Я раздвинул душой кирпичи, не касаясь закрытой двери, Неслышим невидим никто я проник в этот дом.
Я закрыл руками лицо, ожидая знакомый ответ, Но она спала в темноте, но она спала в забытьи. Я открыл глаза, этот свет, странный свет, без источника свет, Оставляя меня в тени, осветил мне ее черты.
И при свете который светил я впервые смог рассмотреть, Что рубцы на ее лице - повторенье моих рубцов, Что на пальцах ее нет когтей - обоюдоострая плеть Таращилась рядом с ней зрачками тугих узлов.
И завершая триумф, я склонился, как хищник над ней, Прагматик и грубый солдат, знающий хитрость войны. Но ангел, паривший над ней, успел мне крикнуть: не смей! И голос он свой воздвиг прочней крепостной стены.
И я отшатнулся, и вдруг усвоил науку кольца, Я слышал шепот небес: Вера, Надежда, Любовь. Это было мое Всегда, и оно хранило меня, И я исчез, словно дым, чтобы утром явиться вновь.