мария с ребенком от туристической группы отстали мария глядела на шпили готических замков ее дитя плакало и просило на руки поднять повыше к каменным ангелам и столбам сновали бледные люди в шортах с крыльями за плечами желто-оранжево-красно-зеленым расписана площадь какого-то там восстанья за решетчатыми воротами усыпала тайна монашеских подземелий с мумифицированными святыми и богатыми купцами мария с ребенком сели на брусчатую землю мария смотрела в цветные окна закрытых наглухо зданий ее дитя плакало и повторяло за матерью все имена и названия дикого страшного места во глубине Италии ватикан изобретал тиары папские буллы индульгенции епископские владения аббатов монастырские садики огороды библиотеки приходы при школах и сами воскресные школы мария на площади тихо сидела смотрела на встрепанные кудряшки сына и уходить не хотела и мысленно бога молила глядела мимо прохожих ангелов с камерами на красных шеях мария сочиняла прошение к римскому папе о всех возможных лишениях испытываемых горгульей на возвышении в холод и дождь маленький сын Марии сидел тихо у ног матери и внимательно слушал хор ангелов обутых в сандалии на носки одетые итальянское лето кончалось автобусом подъехавшем прямо к портикам мария одернула на сыне хлопчатобумажные шортики и в последний раз воззрилась на чудо европейской готики ее дитя удивленно внимало сиянью воды в фонтане тихим латинским valle прощалась его матерь с безвоздушным пространством италии мария с ребенком от туристической группы отстали ровно на полчаса за это время на площади всемирного восстания потопа гибели приключились святого взгляда разные чудеса
ОН ТАКОЙ МОЛОДОЙ
Он – такой молодой. Он еще не родился даже. Он носит руки с собою И ходит повсюду ногами. Кажется, что он всегда Остается с нами Своими словами, Всей своей головою. Такой молодой, Имени не имеющий И названий. Становящийся в драках Как раз меж нами. Он знает Каждого из прошедших Мир до его половины. Ему бывает неимоверно стыдно. Думает, что во всем Его нерожденье повинно. Когда он поет о родителях, Рыбаках в деревне, Вспоминается море И вечер летний. И в играх его Так много недетской лени. У него печальные песни. У него веселые песни Только в те дни, когда Есть приливы и луны – По шесть на все континенты, По одной на каждый полюс, По нулю на экватор. Голос Его возвышается до созвездий Девы и льва, прилегшего У коленей. Он вспоминает то, Чего не случалось, Но что предстоит На протяжении Причитающихся ему Поколений… В рыбацкой деревне У самой кромки моря. Мудрость не родившегося И его горе.
МИЛАЯ КРОШКА
Милая крошка Сдувает с ладошки крошки Птичкам, швейцарским летчикам, Которым все равно, На что именно гадить. Я бы хотела погладить Утенка, который этакой осенью Вылупился из яйца. Хотелось бы посмотреть На мать его и отца. И выскрести до конца Из кармана пальто Все зернышки. Голуби, ощетинив перышки, На ветках как яблоки, Сгнившие серым-серым небушком. Им тоже – хлебушка. У перилл подростки. Один из них кажется Слишком взрослым. У второго в глазах тоска. Третий крутит пальцем у виска И показывает на меня. Я остаюсь серьезной. Мальчики рожи показывают реке. У каждого по перчатке На каждой руке. Мои руки вымазаны Сладкой шоколадкой. Мне шесть лет, И я в психологическом тупике. Можно ли на людях Облизывать пальцы на левой руке? На правой – конечно можно. Особенно если Испачкался мороженным И идешь на каникулах Погулять к реке.