если бы будда был тридцативосьмилетним канадцем, если бы он зависал в монреальских барах и играл акустический скримо, он бы по пятницам пил rickard's white и не думал об эманации, он бы смотрел на людей с задумчивой грустью, как у фатиха терима.
пока меня резко шатает вагон метро, а перед моими глазами встают химеры, пока после суток без сна я тащусь на укол, отказавшись от стационара, пока мой угрюмый компас вместо крайнего севера тянется к крайним мерам, где-то в канаде тридцативосьмилетний будда настраивает гитару.
каждую пятницу он, засучив рукава рубашки, сидит бессменно, играет одни и те же печальные песни, но в разных барах. пятничным вечером ему будут аплодировать пьяные офисмены, и случайная девочка проведет с ним четыре дня, пока не помирится со своим парнем.
он сидит и терзает струны, он думает, есть ли ей восемнадцать, пока я выбираю маршрут прогулки между почтовой площадью и андреевским спуском, пока я слушаю rival schools, прислонившись к надписи «не прислоняться», он курит рядом с надписью «не курить» на английском и на французском.
мы могли бы с ним вместе играть пост-хардкор или гранж, подражая seether, наш дебютный релиз содержал бы четыре песни и обложку 700х700 с репродукцией гранта вуда. я сижу на таблетках от стресса и редко сплю, но все-таки он мне снится, тридцативосьмилетний печальный канадский будда.
если бы он был канадцем и ездил на выходные к друзьям в онтарио, чтобы сыграть в бильярд или в озеро эри забросить спиннинг, каждая светлая мысль тридцативосьмилетнего будды разбивалась бы о скорую старость, и жить бы хотелось намного меньше, чем пива.