Нельзя нам, слышишь, всё давным-давно попадало: И жизнь, и снег, и даже лифт теперь уносится отсюда кадыком, Нельзя стоять напротив и смотреть сквозь лица-скважины, Как на пол будет рушиться ещё одно пальто.
Нельзя открыться нам, нельзя и прятаться, Предчувствие свободы набирает этажи, Ну, почему мы - две сердечных вмятины, Ну, почему мы что-либо кому-либо должны.
Нельзя нам здесь, нельзя и там, нельзя сдаваться, А ведь достаточно любого сквозняка, Нельзя изо дня в день в домашнем Бродить по площади молебной кнопки исходящего звонка.
Нельзя нам больше передумать зиму, Нельзя и в прошлом заново немного поумнеть, Но всё же утыкаясь ночью в самую непроходимейшую спину, Клянусь, я снова буду думать о тебе.
Как недостаточно сейчас бы было просто умереть, И сколько раз сюда впоследствии опять вернулся, Я буду проклинать и день, и, кажется, второй подъезд, Тебя, себя, так смело осчастливленного труса.
Когда в стучащей темноте твоя рука, Отодвигая, будто бы уничтожала мои губы, Я знал, что нам с тобою можно доверять, Но только, к сожаленью, не друг друга...