Я когда-то умру - мы когда-то всегда умираем. Как бы так угадать, чтоб не сам - чтобы в спину ножом, - Убиенных щадят, отпевают и балуют раем. Не скажу про живых, а покойников мы бережём.
В грязь ударю лицом, завалюсь покрасивее набок, - И ударит душа на ворованных клячах в галоп. В дивных райских садах наберу бледно-розовых яблок. Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб.
Прискакали. Гляжу - пред очами не райское что-то: Неродящий пустырь и сплошное ничто - беспредел. И среди ничего возвышались литые ворота, И огромный этап у ворот на ворота глядел.
Как ржанёт коренной! Я смирил его ласковым словом, Да репьи из мочал еле выдрал и гриву заплёл. Седовласый старик что-то долго возился с засовом, И кряхтел, и ворчал, и не смог отворить - и ушёл.
И огромный этап не издал ни единого стона, Лишь на корточки вдруг с онемевших колен пересел. Здесь малина, братва, - оглушило малиновым звоном! Всё вернулось на круг, и Распятый над кругом висел.
И апостол-старик - он над стражей кричал-комиссарил, - Он позвал кой-кого, и затеяли вновь отворять... Кто-то палкой с винтом, поднатужась, об рельсу ударил, - И как ринулись все в распрекрасную ту благодать!
Я узнал старика по слезам на щеках его дряблых: Это Пётр-старик - он апостол, а я - остолоп. Вот и кущи-сады, в коих прорва мороженных яблок... Но сады сторожат - и стреляют без промаха в лоб.
Всем нам блага подай, да и много ли требовал я благ?! Мне - чтоб были друзья, да жена - чтобы пала на гроб, - Ну, а я уж для них наворую бессемечных яблок... Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб.
В онемевших руках свечи плавились как в канделябрах, А тем временем я снова поднял лошадок в галоп. Я набрал, я натряс этих самых бессемечных яблок - И за это меня застрелили без промаха в лоб.
И погнал я коней прочь от мест этих гиблых и зяблых! Кони - головы вверх, но и я закусил удила. Вдоль обрыва, с кнутом, по-над пропастью, пазуху яблок Я тебе привезу - ты меня и из рая ждала!