Из-за дальних гор, из-за древних гор Да серебряной плетью река рассекала степи скулу. Белый дрок в костер, бересклет в костер, Над обрывом стою. Боги! Боги! Как берег крут!
Мертвой свастикой в небе орел повис, Под крылом кричат ледяные ветра. Я не вижу, но знаю - он смотрит вниз На холодный цветок моего костра.
Мир припал на брюхо, как волк в кустах, Мир почувствовал то, что я знаю с весны - Что приблизилось время огня в небесах, Что приблизился час восхождения чёрной Луны.
Я когда-то был молод - так же, как ты. Я ходил путем Солнца - так же, как ты. Я был Светом и Сутью - так же, как ты. Я был частью потока - так же, как ты!
Но с тех пор, как Она подарила мне взор, Леденящие вихри вошли в мои сны, И все чаще мне снились обрыв и костер, И мой танец в сиянии чёрной Луны.
Я готов был собакой стеречь ее кров Ради счастья застыть под хозяйской рукой, Ради права коснуться губами следов, Мне оставленных узкою, легкой стопой.
А ночами я плакал и бил себя в грудь, Чтоб не слышать, как с каждым сердечным толчком Проникает все глубже, да в самую суть Беспощадный, холодный осиновый кол.
Бог мой, это не ропот - кто вправе роптать? Слабой персти ли праха рядиться с Тобой? Я хочу просто страшно, неслышно сказать: Ты не дал, я не принял дороги иной.
И в этом мире мне нечего больше терять, Кроме мертвого чувства предельной вины - Оттого я пришел сюда петь и плясать В восходящих потоках сияния чёрной Луны!
Я пришел сюда из-за дальних гор, Ибо ныне я знаю, что делать с собой. Шесть сторон кроплю, обхожу костер, Подношу к губам горьких трав настой.
Бог мой! Свастикой в небе орел повис, Под крылом, крича, умирают ветра, Вот Она подходит, чтоб взять меня вниз, Чтобы влить в меня жажду, рассечь себя.
Я раскрыл себе грудь алмазным серпом И подставил, бесстыдно смеясь и крича, Обнаженного сердца стучащийся ком Леденящим, невидимым черным лучам.
Ведь в этом мире мне нечего больше терять, Кроме мертвого чувства предельной вины, Мне осталось одно - это петь и плясать В затопившем Вселенную пламени чёрной Луны.