Ушёл под воду холодной лужи, зашелушилась, рябая клякса... К семи ларёк облизнулся дверью, и замер Кремль чёрно-белой пикчей... Я — бабой с возу. Планете легче. В руках псалтирь. На лопатках - ласты. Вернись, мой аист, пора обратно, к дубовым нарам с великой кичи.
Мой мозг был клетчат, а нынче рыхлый. Зевает, пахнет как теплотрасса. Я попугайчик в Эдема брюхе, хуёвый ангел с ушами рыси. Стою по плечи в свободном рынке. Я сжёг ушанку, давай без «здравствуй», Сибирь, полегче, я твой цирюльник, мизинец в узел, кажись, смирились...
Целуют мощи, меня не трогай. Ору истошно: «Царь-пушка, действуй... А то как в детстве — стоишь скучаешь... Сончас закончился, челядь, в угол! Кромешной ночью цветут утробы, на плодоножке — чихает сердце, Уже умеет пожать плечами, того гляди, блядь, схлопочешь внуков...
В конце тоннеля — потёмки весей... Вот лучше б деда убил лопатой... Патлатым елям - медовый месяц. А здесь последний и глаз, и папа. Пиздец с доставкой — грызи копыта, данайцы знают, что в мозг закапать,
Тоска загрызла. Ладонь немеет. И ждёт сто первый. Опять сто первый То километр, то просто робот. Короче, всыпят ремня мне звёзды. Взростаю рисом среди камелий. Среди камений - гирляндой нервов. Весь в чёрных метках, меня не трогай. Курочет нежить, как чистый воздух.