В старом клубе, где между сеансами пьют ситро и стоят у гардин, в черном фраке с бортами атласными он выходит к роялю один.
Он садится с поклоном на краешек полированной жесткой скамьи, и старательно трогает клавиши каждый вечер с пяти до восьми.
Он играет из Листа и Шуберта под галдеж и буфетный трезвон. Не беда, что почтенная публика не оценивает имен.
Не беда, если вовсе не вежлива, и в награду тебе - ни хлопка. Он сыграет ей Грига и Гершвина, как всегда, до второго звонка.
А когда тишиной занавесится на последний сеанс кинозал, он присядет за стойку к буфетчице, тихо спросит: - Ну, как я играл? И она, сняв передничек с кружевом, примет с легкостью на душу грех и ответит: - Я просто заслушалась, ты сегодня играл лучше всех.