У Людвига Четвёртого, что герцогских кровей, И дочери Английской королевы, Его жены Алисы, было семеро детей, И среди них — отроковица Элла.
Была она возлюбленным созданием Творца, Казалось, всё в ней было совершенно: От тонких черт прекрасного и бледного лица И глаз её бездонно-отрешённых
До певческого голоса предельной чистоты, Умеющего прямо в душу литься, И до её какой-то безыскусной простоты, Которой невозможно научиться.
Мать Эллы слишком рано путь окончила земной, И память сохранила впечатленья, Как вместе с ней ходили дети в госпиталь весной, Нося больным цветы для утешенья.
Алиса за короткий срок земного бытия Привила детям чувство состраданья, И сердце Эллы, чуткое ко всем людским скорбям, Готовилось, казалось, к испытаньям.
А между тем пришла пора девице выйти в свет, И свет померк: не слишком ли красива? Таких красавиц, как она, во всей Европе нет, А может даже, и в самой России!
И полюбил Великий Князь её за кроткий нрав, И ей он стал дороже всех на свете. И в Русской Церкви Сам Господь, навеки сочетав, Венчал Сергея и Елизавету.
Бывает нечто большее, чем плотская любовь. Когда погибли брат с сестрой у Эллы, То, видя мать, чей взгляд был — нескончаемая боль, Она детей иметь не захотела.
И Князь, узнав, что девушка дала обет святой, Не отклонил о браке предложенья. «Мы будем перед Богом целомудренны с тобой», — Сказал Сергей без фальши и смущенья.
Гостеприимно распахнув объятия свои, С любовью приняла её Россия, И сердце протестантки преисполнилось любви К тому, что Князь Сергей любил так сильно:
К простору необъятному нескошенных полей И синеве пронзительной над ними И к колокольным звонам белокаменных церквей, Что ввысь стремились главами златыми.
Религиозность мужа не бывала напоказ, Но, видя в храме, как он клал поклоны, Елизавета делала изящный реверанс И целовала вслед за ним иконы.
И незаметно сердце Православием зажглось, Соединившись с верою глубокой, И хоть отцу понять родную дочь не удалось, Она не стала лгать себе и Богу.
И вот в субботу Лазареву, совершив обряд, Священник преподнёс Дары Святые, И новообращённая Небесного Царя Вслед за супругом приняла Святыню.
Казалось, счастье надолго останется гостить В семье высоких, чистых отношений, Но Бог судил иначе, и земного счастья нить Не выдержала тяжких искушений.
Сергей был губернатором Москвы в те времена, Народ его любил за помощь бедным… Но началась позорная японская война, России не принёсшая победы.
И западных смутьянов революционный пыл Перевернул сознание народа, И начался террор по плану сатанинских сил: «Долой Царя! Да здравствует свобода!»
Великий Князь был дядею Российского Царя И, как глава военных гарнизонов, Любовью неподкупною к Отечеству горя, Пытался террористов урезонить.
Но злоба распустила метастазы далеко, Дыша угрозой с писем-анонимок, И колесо, запущенное дьявольской рукой, Казалось, было неостановимо.
В тот страшный день, с тоскою безотчётною борясь, Княгиня с мужем не могла расстаться… «Но долг есть долг, — с улыбкою сказал Великий Князь, — Предчувствиям не стоит доверяться».
И нежно проведя ладонью по её щеке, Сергей ушёл. И холодом подуло… А через пять минут раздался взрыв невдалеке: Предчувствие, увы, не обмануло.
По виду своему Княгиня будто бы сама Была мертва: лицо стены белее, И неподвижный взгляд, казалось, не воспринимал Того, что стало только что с Сергеем.
Лишь скорбные две складки появились возле губ, Когда, забыв себя, Елизавета Кровавые куски на свежевыпавшем снегу Искала под обломками кареты.
Но даже и в прощальный день, во время похорон, Их подносили, в гроб кладя неслышно… И капала на пол церковный княжеская кровь, А сердце было найдено на крыше.