Извивалась злоба в бедном сердце, И змеею жалила того, Кто всегда давал ему согреться, Излучая ласку и тепло. Демонов опора и твердыня, Камень в основанье всех грехов, Лютая, лукавая гордыня, Кто избегнуть смог ее зубов?
Та змея то плачет то смеется, Проявляя свой бесовский нрав, В спорах вечно правой остается, Все права и правила поправ. Правда у нее в ходу другая, Та, что ей удобна и люба, Истину лукаво отвергая, Стала злу служанка и раба. Никогда себя она не судит, Ну, а те кто рядом просто врут. Чтоб меня судить вы разве судьи? Я сама себе свой высший суд. Но других судить берется смело, Приговор читая, как с листа, От избытка сердца то и дело, Каплют яд змеиные уста. Ну, а если в чем то заподозрит, Не снести невинной головы, Обвинит, что строил злые козни, Был причиной ссоры иль молвы. Но и ей не чуждо умиленье: Как сначала кровушки попьет, Доведет до белого коленья, Крокодильи слезы после льет. В сердце копит жизни всей обиды, Как неусыпающих червей, Призывая стрелы Немезиды, Поразить виновников скорей. Но в безсильи плачет и рыдает, Все зазлобы в сердце вороша, Не прощая ближних умирает, Богом не прощенная душа. Чем признать саму себя виновной (Ведь рука Господня бьет не зря), Лучше обвинить кого угодно, Лишь по обстоятельствам смотря. Но в конце концов падёт на Бога Обвиненье главное её: - Наказал за, что меня так строго? А другим все вольное житье. Глупый труд вести ее к прозренью, Сердце не откликнется на зов, Слепота и спесь и самомненье, Запирают душу на засов. Лишь Господь врачует язвы эти, Человек не в силах здесь помочь, Бог, сказавший "будьте все как дети" Озарит души кромешной ночь. Такова гордыня в полном блеске, Впрочем, далеко до полноты. Я в коротком жизненном отрезке, Срисовал лишь общие черты. Но беда моя в другом, ребята, Уж давным давно заметил я, Та змея лукавая когда-то, Поселилась в сердце у меня.