Каждый вечер в шалманчике музычка, песни, гогот и взгляды сквозь дым. И все кружится, кружится, кружится танец тот, что считаю своим. Пусть поет про конфетки - бараночки у рояля какой-то еврей, и смеются бухие цыганочки у подбитых морозом дверей, у подбитых морозом дверей.
Сядь со мною, девчоночка шалая, я еще прикажу принести. Повидал в этой жизни немало я... Не сердись! Улыбнись и прости, - я люблю твои светлые волосы, я такой же, но только седой... Командир что-то нынче не в голосе, но и так прошибает слезой, но и так прошибает слезой.
Воры ищут для дела напарников, шлюхи водкою лечат грехи, у окна, одурев от стопариков, вслух Есенин читает стихи. Среди пьяного рева и гогота мы с тобою идем танцевать. Все проедено, продано, пропито и уже не вернется опять... И уже не вернется опять.
Бесы там за дверями куражатся, здесь ворье, хулиганы и мат... Седина, слава Богу, не мажется, так не бойся меня обнимать. Каждый вечер в шалманчике музычка, песни, хохот и взгляды сквозь дым, И все кружится, кружится, кружится танец тот, что считаю своим; танец тот, что считаю своим.