Льдина распалась на сотни частей. На сотню чертей расползается храм, На тысячи дохлых облезлых грачей В полёте ломаются глыбы речей; Грачей, как окурки, метут по дворам Суровые русские дворники.
Как в старое время затворники, Ютятся в безлюдьи, в безблядьи и воле. У них не в честИ обретённые роли, Не в чЕсти притёртые гладкие рыла. Мы сверим часы и запомним пароли И с чувством победы шагнём за перила.
Спасибо за то, что глаза мне открыла И в правильном месте зарыла овчарку; За фото на крепкой железной двери. Стреляли, но ты мне сказала «Замри». А мысли неслись. Было страшно и жарко.
Я в недоумении шатаюсь в углу: Они говорят костылями голов, Они достают речевую иглу И тыкают в уши подобием слов;
Они меня крестят тряпичным крестом, Гламурным крестом, он поёт и блестит, И кажут засаленным толстым перстом: «Смотри, - мол, - веселье к нам в сени летит!»