На радость людям, курам на смех ордена и ярлыки; К огню любовей безопасных возлагаются венки. Огниво прежнего в кармане прохудившемся вдруг сверкнёт, Прожжёт портки отцовские, калёные, неброские, с тех ещё дней, На волю светлячки.
Висят верёвочки, колышутся на огненном ветру. На водке вилами не пишутся законы по утру. А в метропоезде в час пик лежит бездомный в одиночестве. И я один, вагон пустой, я, стало быть, ошибся уровнем. Ностальгия. И я теперь уже не выйду, я боюсь тупого воздуха С Обводного канала, Я боюсь растратить волосы и возгласы.
На серой ветке дуют ветры, растрепались провода; И я хочу, чтоб в эти недра морем хлынула вода, Чтоб разлетелись по тоннелям неопознанные бабочки, И мы оценим настоящие безжалостные салочки В блокаде шапито.
Под снегом рухляди и славы и бумажных крепостей Роятся выводки безглавых избалованных детей. На сцене церкви: цели, центы, нецелованные Церберы Растят латунных либералов для добычи злата – сЕребра. И я давно уже не слышу и не слушаю стенания НазвАнных, дальних, ближних, Однокровных на пороге вымирания.
На теле города проказа недоеденной молвы. Звучат законы и указы из чугунной головы. Но приближаться очень боязно, «Ура!» на расстоянии, А мы из танка видим только бесноватое сияние Сигнальных маяков.
Привет из выгоревших шахт и из холерных блиндажей, От обожаемых детей, летящих с верхних этажей, От старой школы, Мальчиша – Кибальчиша и от Егорушки. В любимой сказке из Жар – птицы люди выдрали все пёрышки. А из мешка ползут желанья и высасывают кровушку, И отвечать за все долги Осталось лишь несчастной Золушке. И я там был, мёд – пиво пил И дни до лета торопил.