Ты не был сыном старой ложки оловянной – Живая мать тебя к груди своей прижала. Но цепким взглядом старшины в каптерке ротной Страна тебе уже мундирчик примеряла. По швам разъехалась великая держава, Привычно дрались сын с отцом, шел брат на брата. И щедро Родина мальчишек одаряла Почетной ролью оловянного солдата.
А ты был счастлив и беспечен, словно птица, И над житейской суетой летел отважно. В твоих ладонях жарко билась танцовщица – Ну, вот нисколько не была она бумажной. И ты казался сам себе свободным малым – Жизнь в восемнадцать хороша, что хочешь на спор! Вот только крысы у мостов и на вокзалах С усмешкой злой кричали: парень, где твой паспорт?!
И военком играл фальшиво роль батяни: "Не посрамим, сынки, Отчизны, ёлы-палы!" И мать глядела вслед бездонными глазами, И танцовщица руки к сердцу прижимала. А ты гордился десантуры бравой формой, И враг труслив, и к славе лишь ведут дороги!.. Но так некстати мрачный сказочник припомнил, Что в этой сказке был солдатик одноногим.
И видел ты госпиталей зловонный морок, И череду комиссий с рыбьими глазами… Боль материнская в сырой укрылась холмик, И дом разметан инвалидными долгами. И оказалось – до тебя стране нет дела: Будь рад, что жив, а не гниешь в земле без славы. И без тебя хлопот полно у президента, И без тебя тревог хватает у державы.
Ты ужаснулся жизни злобному оскалу, Когда, стыдясь, под медяки поставил шапку. И люди в сером у мостов и на вокзалах С усмешкой злой кричали: брысь отсюда, шавка! И лишь порой от грусти сердце трепетало: О танцовщице вспоминал ты временами. Какой сквозняк её унес, в какие дали? Огонь любви её спалил, войны ли пламя?